Владимир Рыжков

– Владимир Александрович, вы, в отличие от многих своих коллег, производите впечатление человека интеллигентного и образованного. Какие книги повлияли на вас больше всего?

– В детстве я читал все подряд, не разбирая. Читал советских писателей про колхозы, потом читал Достоевского, потом Швейка, потом Марка Твена. Была такая знаменитая библиотечка «Огонька», где печаталась действительно хорошая литература – и Достоевский, и Толстой, и Лесков, и Шолохов. Там было поразительно гармоничное сочетание отечественных и зарубежных классиков. Но, пожалуй, любимым моим героем был Швейк. Я потом его еще больше оценил, прослужив два года в Советской армии. И, конечно, наблюдая маразм советской бюрократии, много раз убеждался, насколько гениальна эта книга. Очень мне нравился уже тогда Достоевский. Я плохо, наверное, понимал, почему, но он захватывал меня. Думаю, что взгляды мои сложились уже в студенческие годы. И я, конечно, «ребенок Горбачева». Все мое поколение, так или иначе, сформировано перестройкой, гласностью, потому что первое осмысленное чтение началось только тогда. Появился Солженицын, начал писать по-другому тот же Виктор Астафьев. Когда начали публиковать писателей русской эмиграции, я познакомился с либеральными ценностями, которые стали мне дороги.

– Тот период, о котором вы говорите, стал переломным для многих. Многие талантливые люди тогда выбрали путь бизнеса, а вас он почему не привлек?

– Деньги меня никогда не интересовали и не интересуют. Совершенно не моя сфера, ничего в этом не понимаю. А выбор у меня действительно был, но между наукой и политикой – я окончил университет в 91-м и к этому времени уже два года преподавал. Будучи студентом 4-го, 5-го курсов, я уже читал лекции и вел семинары у студентов младших курсов по философии и методологии истории и по западноевропейскому средневековью. Кроме того, в этот переломный для страны момент – в августе 91-го – я вел митинги против ГКЧП. А в октябре у нас в Алтайском крае сменилась власть, пришел новый губернатор, назначенный тогда Ельциным, и первый, кого он пригласил в команду, был я. Мне было 25 лет, и он меня назначил вице-губернатором, отвечающим за всю политику, СМИ, идеологию.

– Подсмеивались над вами «старики», аппаратные «зубры»?

– Да нет, не подсмеивались, потому что я был достаточно известным политиком к тому времени. Я когда пришел из армии в 20 лет, то принял участие в создании неформального политического центра. Потом из него выросло краевое общество содействия перестройке. И я был одним из двух-трех лидеров этого дела. Даже, пожалуй, можно сказать, что я был более известен, чем сам губернатор. И тогда, в октябре 91-го, я сделал свой выбор: оставил науку навсегда. Хотя уже потом, когда стал депутатом Госдумы, я написал книгу «Четвертая республика» и защитил по ней кандидатскую диссертацию по истории. Но это все-таки уже как хобби, а профессией стала политика. К тому же я очень эмоциональный человек, с темпераментом. Энергию бывает некуда деть – это как раз и предопределило мой выбор. В политике нужна страсть.

– Какие-то уж больно романтические и идеалистические факторы предопредилили ваш выбор. Между тем, принято считать, что политика удел циников...

– Если вы возьмете самых ярких политиков в истории, то никто из них не был циником и вором. Как раз циники и воры в политике мало чего добиваются. Они могут набить себе карманы, могут даже оседлать какую-нибудь крупную волну, но настоящих успехов все равно не достигнут. А моя мечта – сделать вторую попытку достижения свободы в России успешной. Но, пожалуй, мой главный недостаток – чрезмерная взвешенность. Я все время стремлюсь избегать крайностей, а в политике зачастую именно они являются рецептом успеха. Если сравнивать политику с рестораном, а общество – с клиентами, то можно сказать, что наше общество любит острую кухню. С другой стороны, я понимаю, что радикализм – это и есть тот дракон, которого мы должны в себе убить.

– Вам близки идеалы свободы. А вы сами ощущаете себя свободным человеком?

– Абсолютно. Я считаю, что у меня открытое мышление. Я способен воспринимать новое, и считаю себя очень терпимым человеком. Я свободен в том, что я сам распоряжаюсь своим временем. Это одна из главных свобод, которая есть у человека. И если я работаю шесть дней в неделю по 12 часов в сутки, это не значит, что я не свободен. Это мой выбор.

– И вы никогда не позволите даже близким людям диктовать вам условия?

– Ничего подобного, позволю. Если дочка позвонит и скажет «папа, бросай работу, есть очень важное дело», я брошу и поеду к дочке.

– А у вас большая семья?

– Четыре человека. Мама живет в Барнауле, она пенсионерка, всю жизнь прожила в Алтайском крае. Работала там завучем в школе, затем заведующей отделом образования района. Потом поехала учиться в высшую партийную школу и вернулась мэром 20-тысячного городка. Ей было 25 лет. Мне кажется, она была самой молодой женщиной-мэром во всем Советском Союзе. Потом она была на партийной работе, в основном в области культуры и образования. По профессии она учитель географии. Здесь, в Москве, мы живем втроем: моя жена Галя – она юрист – и моя дочка Наташа. Она пятиклассница, учится в столице, в муниципальной школе.

– Радует вас своими успехами?

– Не особо. Учится так себе – тройки, четверки, пятерки иногда. Хуже всего у нее с математикой. Ей нравится музыка, литература, рисование. Точные науки ей даются с трудом, но при этом она всегда, на всех праздниках, поет, танцует. Вся в папу – чистый гуманитарий. Меня, конечно, это очень беспокоит, потому что Наташе нужно учиться, иначе жизнь и карьера не сложатся. Но она мне заявляет: «Папа, я совершенно свободный человек, прекрати мною командовать». Я все время ей объясняю, что, по законам, дети должны слушаться родителей, а она совершенно игнорирует эту тему. Мама, конечно, большее влияние на дочь оказывает. Это и неудивительно: маму она гораздо больше видит, больше с ней общается. Папа это такая, достаточно внешняя инстанция, не всегда для нее комфортная.

– Ну а когда вся семья бывает в сборе, как вы проводите время?

– Такое бывает редко, потому что я и в выходные в основном работаю, куда-то уезжаю, в регион, например. От всеми ныне ругаемого телевидения я особо дочку не ограждаю, потому что ей его просто некогда смотреть: полдня она в школе. Потом полдня учит уроки. Плюс она берет уроки истории. Я думаю, дети работают не меньше, чем взрослые. А когда меня по телевизору показывают, она равнодушна, ей на это плевать вообще. Что же касается отдыха, я люблю с ней в кино ходить. Потом мы едим пиццу с кока-колой обязательно и просто болтаем, общаемся. Лучше, конечно, не дома сидеть, а куда-нибудь выходить.

– Сейчас многие политики позиционируют себя как глубоко православных людей, регулярно посещающих храмы. А как у вас обстоит дело с вопросом веры?

– Мне кажется, что религия – дело глубоко личное, и трансляция в прямом эфире толстобрюхих чиновников, которые держат свечки в руках, как раньше они держали серп и молот, производит забавное впечатление. Человек, его душа – это все очень интимно. Я не являюсь прихожанином и, что называется, воцерковленным человеком. Но, безусловно, я, как и большинство из нас, принадлежу к православной культуре. В частности, во время моих поездок в регионы мне доставляет удовольствие встречаться с епископами, священниками, беседовать с ними. Я даже больше скажу: не было ни одной моей поездки в регион, когда бы я не зашел в храм. Кстати, тема свободы в России немыслима без темы христианства, потому что это религия свободы. Но опять же, все это глубоко лично, и нет смысла выставлять веру напоказ.

– Вот, вы сказали, что вы человек страстный. Не хочется ли иногда отдаться азартным играм, экстремальному спорту, отправиться в экзотические края?

– Хочется, и я люблю путешествовать, в особенности по своему родному Алтаю. Не так давно у меня были удивительные путешествия к истокам Катуни – это самая большая река на Алтае. Вытекает она из ледника Геблера на склоне самой высокой горы Алтая Белухи. А добраться туда можно только экстремальным способом. На вертолете – это уже не интересно – паркетный туризм. А иначе – только пешком либо на лошади. И вот в прошлом году мы с друзьями прошли 210 километров в седле. Причем шли по территории Катунского заповедника, добрались до самого ледника. Я прикоснулся к нему рукой – это было что-то незабываемое. Мы ночевали в охотничьих домиках или палатках, переходили Катунь вброд на лошадях. Ловили рыбу, сами себе готовили на костре. Шли по сибирской тайге, совершенно нетронутой. Там ближайший населенный пункт в 150 километрах, и дорога заканчивается там же. А потом я написал историю про это путешествие в приложение к журналу Национального географического общества, и за этот рассказ даже получил Первую премию, как за лучший дорожный дневник. А уже в начале марта этого года я смог туда вырваться на одну неделю, в то же самое место. Но в это время там зима. По ночам – минус 40. И мы прошли фактически тот же маршрут, только на снегоходах: более 200 километров по льду Катуни. Ловили хариуса через лунки. Написал вторую историю, должна скоро выйти. И вторая моя страсть, кроме Алтая, это Китай. Последние семь лет я каждое лето туда езжу – побывал уже где-то в 15 китайских провинциях, был на Тибете. В провинции Сычуань, например, есть высокогорный заповедник «Долина девяти деревень». Там каскад прозрачных синих озер, кристально чистых, – это как раз там, где Чжан Йимоу снимал свой фильм «Герой». Там есть сцена битвы воинов, летающих над озером, чуть-чуть касаясь воды руками или подошвами. Как раз это озеро я видел своими глазами. Так что в состояние гармонии я, наверное, прихожу в путешествиях. Я не люблю море, песок, жару. Люблю тайгу, высокие горы, но альпинизмом пока не занимаюсь – там нужны соответствующие навыки и приспособления. Хотя, может быть, это следующий этап. Сейчас у меня на лето тоже есть несколько вариантов: Алтай, опять же Китай, Байкал. Причем удобства для меня не имеют значения. И в еде я абсолютно неприхотлив: могу почистить рыбу и сварить уху, а могу и картошку с тушенкой из банки есть.

– Что едите, не важно, вопрос денег тоже малоинтересен для вас. И все же, сколько вам нужно денег для поддержания минимально необходимого комфорта?

– Я зарабатываю несколькими способами. Помимо зарплаты депутата Госдумы, я периодически получаю за лекции, с которыми выступаю в вузах, пишу статьи, за которые мне выписывают гонорары. Так что мой доход соизмерим с доходом представителей российского среднего класса. Я не богат и не беден. Есть небольшие накопления на черный день, есть небольшая собственность. И, безусловно, доход должен быть таким, чтобы опять-таки ты чувствовал себя свободным и не думал об элементарном выживании своей семьи. О том, сможешь ли ты в случае необходимости заплатить за лечение или образование своего ребенка. В принципе на такие разумные расходы моих заработков вполне хватает.

– Вы можете сказать, что вы счастливы?

– Что такое счастье? Для начала – отсутствие несчастий. Даже простое их отсутствие – это уже, мне кажется, немало. Во-вторых, чтобы все в порядке было с близкими. В-третьих, когда у тебя хоть что-то иногда получается. И я думаю, было бы грехом, сказать, что я несчастлив.