Posted 9 февраля 2006,, 21:00

Published 9 февраля 2006,, 21:00

Modified 8 марта, 09:21

Updated 8 марта, 09:21

Поэт Илья Кормильцев

Поэт Илья Кормильцев

9 февраля 2006, 21:00
Автор бессмертной строки «Ален Делон не пьет одеколон», Илья Кормильцев сегодня вроде бы занят тихим делом – издает книги. Однако, как и в 80–90-е, когда песни на его стихи пели культовые группы «Урфин Джюс» и «Наутилус Помпилиус», он на острие идеологической борьбы. К книгам, выходившим в его издательстве, имелись пре

– Илья Валерьевич, сейчас поднимался к вам в издательство на лифте в компании одного брателлообразного персонажа. Он, услышав на охране, что я иду к вам, начал вслух размышлять: «На чем люди деньги зарабатывают – не понимаю. Книжки какие-то непонятные печатают. Сатанисты к ним ходят». И внезапно его осенило: «А их Сорос, наверное, финансирует». В связи с недавним шпионским скандалом подобные умозаключения не кажутся вам угрожающими?

– Да, если бы Сорос нас спонсировал... Нет, никакие неправительственные организации нам денег не дают. Шпионы тоже. Как говорится, скажите, где завербоваться, и мы сходим туда. Очевидно, ваш собеседник из лифта просто не понимает, что у людей могут быть иные, принципиально отличные от его, взгляды на жизнь. Отсюда и подозрения. А вообще шпиономания – это проявление психической патологии. Как и любая, впрочем, мания. Люди, ею страдающие, убеждены: то, что им не нравится, не может происходить стихийно. Непременно за всем за этим скрываются злокозненные силы. Строго говоря, и эта параноидальная точка зрения не является полностью ложной. Мир – сложное сочетание сознательных поступков и стихийных процессов. Беда наступает тогда, когда шпиономания становится главным, а порой единственным фактором, определяющим видение реальности. Как бы подразумевается: «Все, что у нас есть плохого, придумали враги». Россия не раз проходила через такие формы массового психоза. Казалось бы, пора задуматься, заняться изживанием этого комплекса. Однако, как говорят психиатры, бред – это картина реальности, не поддающаяся коррекции при помощи логики. Поэтому воспоминание о том, что официальная параноидальная истерия не приносит ничего хорошего, не помогает избавиться от новых приступов этой болезни.

– Ну а как вашему издательству с его действительно, мягко говоря, необычным репертуаром – от черного мага Алистера Кроули до кумира леваков Субкоманданте Маркоса – живется в нашем подверженном указанной патологии обществе?

– К счастью, пока далеко не все наше общество охвачено этим недугом. Есть немало людей, которым интересно знакомиться с отличными от общепринятых взглядами, которым интересны всякие странности, маргинальные, эзотерические вещи. И они имеют законное право получать подобную информацию, как и любую другую. Нельзя сказать, что мы подвергаемся каким-то целенаправленным гонениям. Конечно, столкновения с властью у нас были – и судебные дела, и прокурорские проверки на предмет экстремизма издаваемых нами книг. Но вряд ли проблем у нас существенно больше, чем у какого-нибудь ларечника, который пирожками торгует. Просто поводы разные. В обществе, в котором мы с вами живем, вообще никто не застрахован от столкновений с властью. Она у нас никак не может войти в отведенное ей русло. Государство Российское имеет склонность вмешиваться в то, что его вообще никоим образом не касается. Но наша основная проблема в том, что в самом обществе чрезвычайно распространено тоталитарное сознание, которое отторгает любую информацию, которая опровергает примитивизированную, самооправдательную картину мира. У нас очень многие люди просто не хотят знать...

Поэтому порой не то чтобы власть запрещает нам что-то издавать, нет, торговцы сами отказываются распространять некоторые книги. Хотя ничего в них нет ужасного даже по самым пристрастным стандартам демократического общества. Мы, конечно, иногда этим восприятием пользуемся в провокативных целях. Но возможно, это только у нас. В Европе ничего из ряда вон выходящего в нашей продукции не обнаружили бы. Кстати, у венерологов термин «провокация» применяется в ситуации, когда больному впрыскивают некое вещество, на которое организм отреагирует, только если болезнь не до конца вылечена. Вот и наша функция примерно такая. И если говорить возвышенно, то, когда наши книги не будут вызывать ни у кого вопросов, это будет означать, что общество избавилось от своих психопатологий. Пока, правда, на мой взгляд, как раз наблюдается обострение.

– Вы даете слово маргиналам всех направлений и окрасок. А сами вы кто по политическим воззрениям?

– А у нас сейчас любой человек, исповедующий хоть какую-то идеологию – маргинал. В стране господствует абсолютно безыдейный тоталитаризм. До сих пор с такой системой можно было столкнуться только в футурологических романах. А мои взгляды можно охарактеризовать как анархо-либерализм. В духе наиболее либерального крыла отцов-основателей Соединенных Штатов. Мои идеалы – Джефферсон, Торо. При этом моих убеждений не разделяет никто из членов нашего редакционного совета. У нас есть и левые, и эдакие футурологические киберлибералы, и правые радикалы. Все мы оказались на одном плоту в обществе торжествующего животного сознания.

– Это ваше мировоззрение сформировалось еще в период «Наутилуса»?

– Да, а может быть, даже и раньше.

– И, к примеру, текст песни «Скованные одной цепью» тоже появился под влиянием этой идеологии?

– Ну, если можно говорить об идеологической заряженности поэтических текстов... Они ведь не результат рациональной рефлексии, а плод откровения. Но если говорить о настроении, в котором они возникли, то да.

– А как бы вы прокомментировали полную безыдейность сегодняшней рок-среды?

– Рокеры, кумиры прошлого исчерпали свое историческое предназначение. Просто доживают свой век...

– Но они тем не менее иной раз продолжают играть в околополитические игры. В Кремль вот не так давно ходили...

– Ну, у них был чисто финансовый интерес. Раньше они так же ходили в какую-нибудь корпорацию за деньгами. Это идеологический шаг скорее со стороны администрации президента, а уж никак не рокеров. Заметьте, что людей, которые исповедуют какую-никакую идеологию (тех же Кинчева и Шевчука), там не было. В Кремль пришли просто артисты в расчете на очередную халяву. Они и в прежнюю администрацию ходили, но тогда это возмущения не вызывало. Возможно, потому что раньше на идеологическом поле было несколько игроков. А то, что сейчас этот жест рассматривается иначе, говорит о радикальном изменении социально-политической ситуации.

– А почему, на ваш взгляд, сегодня среди молодых групп нет ни одной по-настоящему культовой, нет среди них, что называется, властителей дум?

– Потому что форма, которой они пользуются, уже устарела. Ну, допустим, я намерен вести борьбу против действующей власти. Беру манифест эсеров начала прошлого века, перепечатываю его слово в слово и начинаю распространять. Этот жест будет забавен, но не более того. Резонанса он не вызовет. Нужен принципиально иной язык, иные аргументы. Так же обстоит дело и с рок-н-роллом. В 80-е он играл протестную роль в совершенно конкретном социально-политическом поле позднего Советского Союза. Хотя, замечу, импульсы, питавшие этот протест, были направлены вовсе не против того, для разрушения чего в итоге он был использован. Но так или иначе этот протестный заряд был отстрелян. А в Писании сказано: «Не наливают новое вино в старые мехи». Молодые люди, которые берут сейчас в руки электрогитары, занимаются именно этим. Но протест в каждую новую эпоху должен выражаться своими специфическими средствами.

– То есть рок-н-ролл сегодня принципиально ничем не отличается от эстрады, от попсы?

– Абсолютно не отличается. Поэтому критики и не могут определить, в какой разряд вписывать многие ныне популярные группы. Тех же «Зверей», например. Да потом и в плане выразительных средств все, что было специфической принадлежностью рока, давным-давно используется эстрадой.

– А кто из отечественных политиков или идеологов вам близок?

– Единственный из протестных мыслителей, кто, на мой взгляд, сейчас порой адекватно формулирует проблемы, – это Лимонов. Но эти формулировки присутствуют главным образом в его литературных и философских трудах, на конкретную деятельность нацболов они почему-то не влияют. Они ведь взяли на себя миссию защищать обездоленных. Но понимают этот термин не адекватно сегодняшней ситуации. Сейчас на первый план выходит духовная, а не материальная обездоленность. Ужасно, когда у стариков отнимают деньги. Но, на мой взгляд, страшнее, когда у молодежи отнимают будущее. Ведь человечество идет к космическому дефолту – к неспособности отвечать на все новые угрозы, которые будут возникать по мере развития технологий. Общество, не имеющее в себе никакого сверхбиологического потенциала, не способно им противостоять.

Сегодня вообще ведущей идеологией всех развитых стран становится не достижение чего-то, а выживание. Но мы знаем из классики военной науки, чем заканчивается переход в глухую оборону для любой армии. А сейчас лидеры государств открыто говорят: раньше мы гнались за фантомами, а теперь будем просто заботиться о том, чтобы был хлеб насущный. Первое следствие такой установки – автоматическая активизация националистических настроений. Ведь для того, чтобы нам хватило, надо отобрать у других. Биологизация общества ведет к воскрешению самых архаичных инстинктов – национализм, расизм. А в России последствия тотальной деидеологизации и вовсе могут быть самыми плачевными, поскольку у нас не существует исторически сформированного гражданского общества. На пустом поле, где все снесено, храм золотого тельца строить всего удобнее.

– В 2008-м вы не ожидаете никаких перемен?

– Нет, но при этом я убежден, что будет расти количество тлеющих социальных и межнациональных конфликтов, разрастаться внутренняя гражданская война. Но питать ее будут не идеологические противоречия, а этнорелигиозные. Преодолеть их можно только созданием проекта будущего, привлекательного для достаточно широких слоев общества. Но это потребует от нынешней правящей элиты внутренней мобилизации и отказа от биологической идеологии. С тем, чтобы она стала жить не чем-то, а ради чего-то. Но нынешняя элита на это категорически не способна.

Даже если она заигрывает с какими-то идеями, например националистическими, то делает это абсолютно цинично, из сугубо прагматических соображений. Процессы, идущие в националистической среде, власть стремится использовать в своих корыстных целях. Вопрос: сможет ли она удержать их в рамках? В какой-то момент может ведь появиться лидер, который в отличие от того же Рогозина не будет, в свою очередь, цинично пользоваться этой ситуацией, я скажет своим соратникам: «Ребята, нас разводят. Нас никто к рычагам управления не пустит. Мы нужны власти, чтобы пугать нами Запад, подтверждая в его глазах легитимность, как единственная сила, способная справиться с этими страшными фашистами». То есть, если некто начнет апеллировать непосредственно к националистической массе, а не сделает такую возможность предметом торга, это будет по-настоящему опасно.

Сама концепция управляемой демократии, которой руководствуется Кремль, строится на неверном допущении, что люди, имеющие реальные проблемы, могут бесконечно долго удовлетворяться символическим замещением. Способность любой системы к контролируемой стабильности, как не раз доказывала история, весьма ограничена. Рано или поздно куклы, которых дергали за нитки, с ниток срываются, а Буратино находит «золотой ключик».




Валентина Мельникова: «За солдата можем и морду набить»

"