«Вы меня не так поняли»

Если раньше чиновников в нечестной игре словами уличала в основном пресса, то теперь они сами открыто в этом признаются. Вот яркий пример. На этой неделе министр обороны и вице-премьер правительства РФ Сергей Иванов, находясь в Осло, честно пояснил: «Передо мной как министром обороны поставлены большие задачи по модернизации вооруженных сил. Я говорю о модернизации, а не реформировании, поскольку само слово реформа в России сильно скомпрометировано».

В советской прессе существовала цензура. «Одни слова – для кухонь, другие – для улиц», – пела популярная рок-группа времен перестройки. С отменой цензуры «слова для улиц» должны были исчезнуть. Но они не только остались, но их даже стало больше. Преподаватель кафедры стилистики русского языка факультета журналистики МГУ Татьяна Сурикова сообщила «НИ», что изменился «только конкретный лексический состав понятий», а механизмы обмана граждан с помощью искусно придуманных слов остались теми же самыми: «Врать можно и при отсутствии цензуры, и наши чиновники врут не меньше, если не больше». И единственное отличие нынешнего времени от советского состоит в том, что говорить про это вранье «теперь можно вслух, а не на кухне».

Как превратить народ в электорат

«Слова, специально сконструированные для политических нужд и навязывающие человеку, их употребляющему, определенную позицию». Так определяет «новояз» английский писатель Джордж Оруэлл в своей знаменитой антиутопии «1984». Исследователь современного российского новояза, историк и публицист Яков Кротов считает, что сущность этого особого языка состоит в подмене слов и контекста. Также поступает пропаганда, но «пропаганда есть слово соревнующееся», а «новояз есть слово, умирающее от отсутствия конкуренции». Татьяна Сурикова говорит, что в языке политики слова становятся «абстрактными, семантически опустошенными и оторванными от явлений». То есть, вместо того, чтобы сообщать информацию, слова начинают ее скрывать.

Например, отсутствие демократии скрывают благодаря прилагательным «народная» или «суверенная». В результате можно объяснить, почему на Западе после выборов власть меняется, а у нас остается той же самой. У них одна демократия, у нас – другая. Народ из «единственного источника власти в Российской Федерации», как сказано в Конституции, превращается в «электорат». И если единственным источником власти в стране манипулировать нельзя, то неким абстрактным электоратом вполне можно. А если превратить электорат в «агрессивно-послушное большинство», то манипулировать им даже нужно – для его же блага. И уже не кажется преступлением «административный ресурс» – разновидность коррупции, когда чиновники используют служебное положение, чтобы повлиять на исход выборов.

В обычных демократиях народ избирает депутатов, чтобы те контролировали бюрократов. В России бюрократы сами определяют, кому быть депутатом, и это называется «партией власти». А борется с ней так называемая «системная оппозиция», назначенная сверху. То есть оппозиция, которая существует не для того, чтобы когда-нибудь победить на выборах и прийти к власти, а чтобы изображать борьбу, потому что при демократии положено, чтобы в стране была оппозиция. В сумме же «партия власти» и «системная оппозиция» дают «безальтернативные выборы». Не случайно граждане отказываются идти на выборы. И если в обычных демократиях агитация идет за кандидатов, то в российской – за участие в выборах. Исполнение же гражданами своей роли в ритуале продления полномочий правящей бюрократии называется «гражданским долгом».

Предательство соратников на языке политики превратилось в «прагматизм», донос – в «аналитическую записку», назначение губернаторов – в «наделение полномочиями», малоотличимая от «партии власти» партия спикера Совета Федерации – в «актуальных левых». Интересы чиновников заменяются на «интересы государства», а противники чиновников на новоязе становятся сразу противниками страны и народа. Как-то незаметно в устах главы Министерства здравоохранения и социального развития Михаила Зурабова отмена бесплатной медицины превратилась в «допуск частных услуг ко всему первичному звену».

Руководитель группы «Меркатор» Дмитрий Орешкин говорит «НИ», что даже настоящих противников государства нельзя считать противниками страны и народа, потому что «у нас за сто лет сменилось три государства – монархия, Советская республика и Российская Федерация. А страна осталась одной и той же». Поэтому государство – «вещь не вечная, условная и часто неэффективная».

Китай можно назвать «демографической сверхдержавой»

Армия и тюрьма – два самых закрытых госучреждения. Там новояз процветал всегда, и российская действительность лишь обогатила его новыми словами. Так, к «неуставным отношениям», означающим издевательства над сослуживцами, добавились «меры по обеспечению явки призывников на мероприятия, связанные с призывом», что означает облавы на парней, не желающих испытать на себе те самые «неуставные отношения». Массовые увольнения из армии офицеров называются «оптимизацией вооруженных сил». Графа «военная реформа» в государственном бюджете, на которую ежегодно выделяется многомиллиардное финансирование, на самом деле означает не более чем выплаты попавшим под сокращение офицерам.

В новояз вошли и названия войн, которые вела Россия в последние десятилетия. Война в Афганистане называлась «выполнением интернационального долга», первая война в Чечне – «восстановлением конституционного строя», вторая – «контртеррористической операцией». Еще чеченские войны обогатили язык словами «зачистка» и «международный терроризм». Последний пришел на смену популярному в СССР «мировому империализму». Так уж устроено наше государство, что ему все время нужно с кем-то бороться, тратить на эти цели деньги и списывать провалы не на глупость чиновников, а на происки врагов. Особенно хорош враг абстрактный, которого нельзя физически уничтожить и который может выступать в любом обличье. С таким врагом можно бороться до бесконечности, не опасаясь, что когда-нибудь его победишь и больше не с кем будет бороться.

Когда милиция избивает демонстрантов, на новоязе это назовут «использованием спецсредств для восстановления порядка». Пытки и убийства заключенных в местах лишения свободы на языке чиновников называются просто «ограничением в действенных средствах защиты своих прав». Придуманное генералом Альбертом Макашовым и подхваченное другими российскими политиками выражение «диктатура закона» превращает единоличную власть из ужасной в очень даже добропорядочную. А Россия тем временем становится «энергетической сверхдержавой», что в переводе означает лишь закрепление за ней роли поставщика ресурсов в более развитые страны. Член правления Института национального проекта «Общественный договор» Денис Драгунский сказал «НИ», что с таким же успехом Китай можно назвать «демографической сверхдержавой», а государство Западная Сахара – «песчаной».

Монетизация условий работы

В 90-е годы экономический новояз пополнили слова «реструктуризация» вместо отсрочки долгов, которые нечем платить, «секвестр» вместо сокращения расходов бюджета, когда государство экономит на гражданах, потому что ему больше не на чем экономить, и «дефолт», когда государство расплачивается с долгами деньгами своих граждан. Тем временем казнокрадство стали называть «нецелевым расходованием бюджетных средств», а от налогов уходили благодаря регистрации предприятия в «свободной экономической зоне» и «оптимизации налоговых платежей», когда оказывалось, что на бумаге почти все фирмы в стране сплошь убыточные, но тем не менее как-то существуют, а их владельцы очень даже неплохо живут.

Прошлогоднюю отмену льгот пенсионерам и инвалидам назвали «монетизацией», или заменой льгот на деньги, тогда как в действительности денег дали в разы меньше, чем стоили отобранные льготы. А пенсионерам, которые перекрывали дороги, поначалу взамен отобранного бесплатного проезда на общественном транспорте вообще ничего не дали. Примечательно, что в самый разгар протестов спикер Госдумы Борис Грызлов заявил, что льготы членам правительства потому не подверглись монетизации, что это вовсе не льготы, а «условия работы».

Доплаты бюджетникам, оснащение новой техникой школ и больниц и предоставление квартир небольшому числу очередников превратилось в «национальные проекты». Перечисление с 2010 года 250 тыс. рублей за второго ребенка на пенсионный счет женщины, что означает тысячерублевую прибавку к пенсии, стало «материнским капиталом». Разрешение гражданам заплатить несколько десятков тысяч рублей и на законных основаниях владеть своими шестью сотками, которыми они и так владеют с советских времен, назвали «дачной амнистией».

По словам Дениса Драгунского, эффективный в большой политике новояз часто оказывается безуспешным в социальной сфере. Потому что под словами «независимость» и «безопасность» каждый может понимать что-то свое, тогда как обманутые дольщики или недовольные ростом тарифов ЖКХ малоимущие требуют конкретных решений.

Немецкий писатель Эрих Мария Ремарк в романе «На западном фронте без перемен» писал, что многие люди стараются думать так, как им удобнее. Например, если страна ведет несправедливую войну, удобнее думать, что война справедливая и что страна имеет право на то, что пытается завоевать пол-Европы. Татьяна Сурикова считает, что при попытке описать картину окружающей действительности при помощи слов, любой человек делает это со своей точки зрения. А точка зрения – штука капризная. У кого-то она стремится к объективности, а у кого-то является желанием повернуть ситуацию в свою пользу. Пускай лишь на словах. И язык позволяет, «не прибегая к откровенной лжи, изобрести множество способов переплести правду и ложь».

Так, в бизнес-конфликте чиновник может упорно говорить о «рядовых налоговых проверках», а коммерсант – о «маски-шоу» с участием приставов и ОМОНа. Чиновникам новояз позволяет произносить ничего не значащие слова и «очень удобно жить, ничего не делая для блага Отечества, которому они вроде бы служат». Гражданам же остается «только думать головой». Впрочем, с помощью новояза можно обмануть и думающего гражданина. Только затратить на это придется гораздо больше сил. И слов...