Егор Гайдар

– Вы возглавляете Институт экономики переходного периода. Разве российская экономика еще не прошла этот период?

– В прошлом году мы думали о том, не вернуть ли институту его историческое название – Институт экономической политики. Но чем дальше мы углублялись в изучение проблем, связанных со стратегией развития, долгосрочными вызовами, с которыми сталкивается Россия, тем в большей степени убеждались, что этого делать не надо. Мы вышли из постсоциалистического переходного периода, но вышли не в стационарное состояние, а в глобальный мир, который сам переживает сложный переходный процесс.

– А в нынешнем кабинете министров вы смогли бы работать?

– Не смог бы.

– Почему? Окружение не устраивает?

– Нет, просто не хочу. Я работал в правительстве обанкротившейся страны. Предшественники передали мне 16 млн. долларов валютных резервов (неделю назад объем золотовалютных резервов страны достиг 95,3 млрд. долл. – «НИ») и необслуживаемый внешний долг в сто с лишним миллиардов, отсутствующие ресурсы продовольствия и парализованную государственную машину. Работать в правительстве в такой ситуации – занятие менее чем приятное. У меня руководство правительством ассоциируется с визитом к зубному врачу: иногда это бывает необходимо, но не доставляет удовольствия.

– Но сейчас-то дела обстоят иначе, деньги в экономике есть…

– Именно потому, что сейчас они есть, меня туда не позовут. Когда деньги есть, найдется немало людей, хорошо знающих, как их потратить.

– И как, на ваш взгляд, они с этим справляются? Как вы оцениваете экономическую политику, проводимую нынешним правительством?

– Структурные реформы, начатые в первый срок президентства Путина, важны, позитивны и в целом успешны. Пример – налоговая реформа. Никто в мире не любит налоговую систему своей страны. Чтобы она всем нравилась, налоги должны быть нулевыми. Но в рамках возможного то, что было сделано в этой области в России, – это мечта любого реформатора: добиться резкого снижения предельных налоговых ставок, расширения налоговой базы, упрощения налоговой системы и при этом получить дополнительные доходы бюджета. Остается взвешенной макроэкономическая политика (финансовая и денежная). Минфину и ЦБ удалось в последние годы сдержать рост непроцентных расходов бюджета, темпы укрепления реального курса рубля. Это заслуживает уважения. Хорошо помню, как в начале 80-х высокопоставленные деятели партии и правительства рассказывали советским экономистам, что их тревоги по поводу того, что цены на нефть могут упасть, беспочвенны и смешны, потому что машины на воде ездить не могут. Это было за три года до шестикратного падения цен на нефть на мировом рынке. Проводить разумную финансовую политику в условиях высоких цен на нефть, когда значительная часть бюджетных и экспортных поступлений зависят от конъюнктуры рынка нефти, тяжело. Всегда есть соблазн принять временные и нестабильные доходы за постоянные.

– Одному из таких соблазнов правительство уже поддалось, решив использовать часть средств стабилизационного фонда на решение злободневных вопросов. Это правильно?

– Нет. Сейчас со всех сторон идет мощнейшее давление: давайте потратим стабфонд на разнообразные нужды. Те, кто это предлагает, не задумываются над тем, что будет, если цены на нефть упадут. Перестанем платить зарплату военным? Смысл стабфонда в том и заключается, чтобы компенсировать колебания цен на нефть для российской экономики. Когда в мире аномально высокие цены на нефть, каждый лишний доллар за баррель – это лишний миллиард долларов доходов российского бюджета. Падение цены на один доллар – миллиард выпадающих доходов. При дорогой нефти надо накапливать резервы, не забывая при этом погашать внешний долг. А когда цены на нефть упадут, можно тратить стабфонд, чтобы не допустить уменьшения пенсий, зарплат бюджетников. Зачем расходовать резервные средства, когда у страны и так высокие бюджетные доходы, обусловленные благоприятной конъюнктурой?

– Может быть, все дело в неэффективности бюджетного планирования?

– Наша система бюджетных расходов – это реликт советского времени. Государство тратит налоги граждан на финансирование того, что оно оплачивало в прошлом году. А в прошлом году оно финансировало то же, что и в позапрошлом. Деньги тратятся не на предоставляемые государству или обществу услуги, а на сеть бюджетных учреждений. Приведу пример. Советский Союз был крупнейшим в мире импортером зерна, сегодня Россия – один из крупных его экспортеров. Важнейший сейчас вопрос внешнеэкономической стратегии – доступ нашего зерна на рынки Северной Африки, стран Персидского залива, Европы. В наших посольствах есть атташе по сельскому хозяйству. Как вы думаете, в каких странах они работают? В тех, у которых Советский Союз покупал зерно: в Канаде, США, Аргентине, а отнюдь не в Марокко и не в Южной Африке. А почему? Потому что так сложилось. Как только мы начинаем докапываться до сути организации нашей системы государственных расходов, выясняется, что вся она так устроена. Мы никогда не можем толком объяснить, зачем мы тратим деньги на содержание атташе по сельскому хозяйству в Аргентине, которая никогда не будет покупать наше зерно.

– То есть вы считаете, что структура бюджетных расходов нуждается в радикальном изменении?

– Это даже не вопрос структуры, речь идет об организации бюджетных расходов. Дело не в том, сколько тратить на образование, сколько – на науку, а сколько – на правоохранительную деятельность. Это вопрос политического выбора. Суть не в том, на что тратить, а – как. К примеру, поддержка науки: можно финансировать сеть бюджетных организаций, которые относятся к научной сфере, либо финансировать нужные государству или обществу научные исследования. Тогда надо проводить конкурсы, выяснять, кто может эти работы сделать лучше.

– Какие, на ваш взгляд, основные проблемы стоят перед экономикой страны? Какие из них можно решить быстро, какие – медленно?

– Повестка дня большая. Осталось много нерешенных проблем: не реформированы естественные монополии, не проведены реформы банковской системы, системы бюджетных расходов, финансирования медицины, образования. Обидно, что с прошлого года структурные реформы затормозились. В 2003-м администрацией президента была развернута неплохая работа над повесткой дня для следующего окна возможностей. Потом все остановилось. Насколько затянется эта пауза, покажет время. Проблема в том, что простые реформы остались в прошлом, перед нами реформы – технически сложные, требующие больших усилий по их выработке и реализации. Могу точно сказать, что будет решаться медленно. Это реформа судебной системы и административная реформа. Написать семь страниц тезисов о том, что нужно делать, чтобы повысить качество судебной системы, может любой интеллигентный человек. Чтобы их реализовать, требуются усилия и время. Качественная судебная система, суд, ориентированный на дух и букву закона, – это то, что постепенно возникает в современном гражданском обществе. Даже если власть этого страстно желает, чего я сейчас не наблюдаю, для достижения результатов нужен промежуток времени, измеряемый не месяцами, а многими и многими годами. То же относится и к административной реформе. Перестройка администрации, после чего в каждом министерстве стало по два заместителя министра, а в правительстве – один заместитель премьера, парализует работу правительства на полгода, но в целом не лишена логики. Однако это еще не административная реформа. Когда мы начинаем обсуждать связанные с ней проблемы, речь идет о том, как реформировать ГИБДД, пожарную службу, санэпиднадзор, другие государственные структуры. Как добиться того, чтобы они занимались не вымогательством взяток, а выполняли полезные для общества функции. Здесь нельзя действовать методом простого напора, нужно понимать технические детали, иначе можно так отреформировать пожарную службу, что после этого начнутся массовые пожары.

– А есть такие проблемы, которые нельзя решить никогда, ни при каких обстоятельствах?

– Я думаю, что таких проблем нет.

– В последнее время и члены правительства, и независимые эксперты высказывают сомнения по поводу удвоения ВВП. Герман Греф считает, что быстрее, чем на 6,9% в год, он расти не будет, а эксперты вашего института заложили на следующий год еще более низкий прогноз – 5,5%. Смогут ли власти выполнить требование президента – удвоить ВВП к 2010 или хотя бы к 2012 году? Если да, то какими способами это может быть достигнуто?

– Наша стратегическая задача не удвоить ВВП за десять лет, а потом развалить российскую экономику. Правительство должно заложить основы устойчивого, долгосрочного роста экономики в ХХI веке, создать механизм, позволяющий России развиваться не медленнее, чем весь мир (это задача минимум), и быстрее, чем мир в целом (задача максимум). Сколько на это потребуется времени, покажет жизнь. Научных оснований для того, чтобы точно прогнозировать темпы роста российской экономики на долгосрочную перспективу, пока нет. Для органов власти стремиться обеспечить высокие темпы экономического роста естественно. Но было бы ошибкой включать эти мечты в бюджетный процесс. Если мы будем планировать финансирование довольствия военнослужащих, зарплаты учителей, врачей исходя из гипотезы, что у нас ВВП будет расти темпом в 8% в год, то можем столкнуться с серьезными проблемами.

– История не имеет сослагательного наклонения, но исторический опыт многому учит. Что бы вы сами сделали в начале 90-х по-другому с учетом накопленного опыта?

– Приведу один пример. Я выступал на одном авторитетном семинаре специалистов по экономической политике в университете Беркли. Его вел замечательный экономист, один из создателей Чикагской экономической школы профессор Арнольд Харбергер. Я подробно описал финансовую и денежную ситуацию в России конца 1991 года. Потом обратился к присутствующим с вопросом, что бы они в этой ситуации сделали на моем месте. Министр финансов Мексики ответил, что лучше всего застрелиться сразу. Конечно, по технике можно было немало вещей сделать иначе, лучше. Например, я бы по-другому устроил систему валютного регулирования, введенную в 1992 году. Она была сложной, запутанной. Мы сами впоследствии от нее отказались. При большей политической поддержке можно было бы либерализовать цены на топливно-энергетические ресурсы вместе с остальными ценам. Налоговая система, введенная в начале 90-х годов, была построена по европейским стандартам, но не учитывала российских реалий. Лишь в 2000–2001 годах мы смогли ее реформировать. Но суть проблемы была в том, что произошел крах старой системы институтов, которая не могла существовать без тоталитарного политического режима, при отсутствии нового набора институтов, необходимых для функционирования рыночной экономики, таких как Центральный банк, таможня, налоговая служба, судопроизводство, позволяющие гарантировать права частной собственности. Это создавало вакуум, в котором органам власти было сложно маневрировать. Пришлось проводить реанимационные мероприятия. Когда этим занимаешься, приходится действовать решительно и жестко. Не знаю, как в медицине, а в экономике за это редко благодарят.