Егор Гайдар

«В ноябре 1991 года, когда Борис Ельцин пригласил меня работать в правительстве, экономическая ситуация в нашей стране была близка к той, которая сложилась в конце 1917– начале 1918 годов. Как обеспечить снабжение крупных городов продовольствием, не знал никто. Запасы муки для хлебопечения были достаточны для снабжения населения в течение 3–5 дней. Самые распространенные слова в официальных документах советского правительства 1990–1991 годов, с которыми я тогда имел возможность ознакомиться, – «катастрофа», «неизбежная катастрофа», «чрезвычайная ситуация».

«К осени 1991 года вопрос был не в том, распускать СССР или нет, речь шла о том, закончится ли его роспуск кровавой кашей по югославскому образцу, только замешанной на ядерном оружии, размещенном в 4 государствах с неопределенными и исторически спорными границами. Риск, что мы погубим не только свои страны, но и человечество, был серьезным. Ключевая задача была в том, чтобы провести процесс развода цивилизованно и без большой крови».

«Когда в начале лета 1992 года я понял, что мы доживем до нового урожая, сумев избежать голода в российских городах, что наиболее опасное с точки зрения принятия механизма решения о его применении тактическое ядерное оружие сосредоточено в России, что вопрос о передислокации в нашу страну стратегических ядерных средств из Украины, Белоруссии, Казахстана согласован, что кровавой гражданской войны по югославскому сценарию начала 1990-х или России 1918–1922 годов не будет, я понял, что главное, что можно было сделать в жизни, сделано. Всё остальное – постскриптум».

«…в последнее время в правильном направлении мы идем гораздо медленнее, чем в 2000–2003 годах. А по некоторым направлениям мы идем в неправильном направлении. В первую очередь имею в виду линию на огосударствление экономики. Мировой опыт не дает оснований для вывода о том, что государство – хороший предприниматель. Есть секторы экономики, где разница между государством и частным предпринимателем невелика. Это все, что связано с естественными монополиями. Там можно иметь государственную или частную монополию. Аргументы в пользу той или другой не слишком убедительны. А если мы говорим о конкурентном секторе, то опыт показывает, что когда дело ведется за частный счет, когда есть собственник, заинтересованный в том, чтобы его деньги расходовались эффективно, то результаты оказываются лучше, чем если дело ведется за счет государства, и никто конкретно не заинтересован в том, чтобы затраты были оптимизированы».

«Ключевые экономические реформы, которые следует провести, – это все, что связано с бюджетными расходами. Мы научились прилично собирать налоги. Но сказать, что мы их разумно тратим, нельзя. Это сказывается на таких важнейших сферах жизни общества, как образование, здравоохранение, наука, культура. Здесь механизм расходования средств инерционен, зависит в большей мере от того, как мы их раньше расходовали, а не от того, в какой степени эти расходы эффективны. Если поставить вопрос шире, то еще большее значение для экономического развития играют такие стратегические проблемы, как качество судебной системы, ее независимость, доверие общества к ее решениям, снижение уровня коррупции в государственном аппарате, свобода слова. Пока эти фундаментальные проблемы не решены, частная собственность гарантирована слабо. А это сказывается на объеме и темпах инвестиций, долгосрочных перспективах экономического роста».

«Последние годы не занимаюсь публичной политикой... Считаю, то, что был обязан в ней сделать, сделал. Занятие это никогда не любил. Сейчас занимаюсь тем, что для меня гораздо приятнее, – читаю книги, пишу книги, помогаю молодым экономистам освоиться в избранной профессии».

«…если приходится проводить жесткие реанимационные мероприятия без наркоза, потому что его нет, а угроза жизни – реальность, не надо питать иллюзий, что пациенту это доставит удовольствие. Если занимаешься реформами и ждешь благодарности, значит, у тебя что-то не в порядке с пониманием того, как устроен мир. Китайцы не зря давно поняли: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен».

«О чем жалею? О том, что, когда в 1991 году надо было регулировать кризис советской экономики, не знал того, что знаю сейчас. Что за мной не было опыта полутора десятилетий, накопленного в 28 постсоциалистических странах, который позволил бы многие вещи сделать точнее. К сожалению, его в 1991 году в природе не существовало».

Из интервью «Новым Известиям» разных лет

«Он дал нам шанс»
Сопредседатель партии «Правое дело» Леонид ГОЗМАН
– Егор Тимурович был великим человеком. Рядом с ним очень мало кого можно поставить в мировой и российской истории. По тому, как много он сделал для своей страны. Он спас нас всех от распада, гражданской войны, от гибели, от всего того, на что мы были практически обречены. Он дал нам шанс. Он лучше, чем кто-либо, чувствовал связь времен, он был мужественным человеком, человеком высочайшей нравственности, высочайшим авторитетом для всех тех, кто его знал. Мы накануне виделись в начале одиннадцатого вечера на совещании, ничего совершенно не предвещало трагедии. Он был совершенно нормальным, в хорошем состоянии. Его потеря будет ощущаться еще долгие годы, таких людей нельзя заменить никем.

«Его совершенно не волновала слава»
Политик Ирина ХАКАМАДА:
– Для страны он совершил невозможное, вместе с Ельциным взяв на себя экономические реформы. И сколько бы его ни поливали все вокруг, на самом деле, если сегодня что-то есть хорошее в России, то это остатки институтов и правил игры, которые создавались кровью и болью Егора Гайдара. А для меня он был прекрасным человеком, сродни даже в какой-то степени Сахарову, потому что был очень интеллигентным. Его совершенно не волновала слава, вообще ни в какой степени, у него совершенно не было никаких амбиций. Кроме амбиций ученого, а амбиции ученого – это вещь прекрасная по большому счету. Я его давно не видела, последний раз где-то случайно встретила год назад. В ближайшие дни собиралась на конференцию, на которой он должен был выступать. Но так трагически ничего не вышло…

«Мы потеряли честного человека»
Актер Олег БАСИЛАШВИЛИ:
– Мы потеряли, прежде всего, порядочного, честного, мужественного человека, который в страшные 90-е годы, когда вся промышленность, все сельское хозяйство были разрушены советской властью, взял на себя смелость проводить реформы. Многим экономистам предлагали возглавить правительство – все отказывались. А Егор Тимурович взялся помочь своей стране. Все хорошее, что мы сейчас имеем, сделано Гайдаром, которого оберегал сверху Ельцин. Мы его называли «камикадзе», потому что он прекрасно сознавал, что любой реформатор в результате подвергается гонению. Ведь первое время реформы несут не облегчение жизни, а ее ухудшение, и только впоследствии они начинают работать – таков закон. Он спас наш народ от голода, вымирания и гражданской войны. Ему надо поставить памятник из золота, ему и Борису Ельцину. Он создал условия для развития частного бизнеса, он наполнил прилавки товарами и уничтожил дефицит. Я не могу назвать себя его другом. Мы встречались очень редко, но нам было интересно друг с другом, я очень много почерпнул от общения с Егором Тимуровичем. Он мог объяснить сложные вещи на очень простых примерах. Он очень любил поэзию, я ему тогда читал. Наши встречи были кратковременны и разорваны во времени. Он приглашал меня домой, в свою семью, и я мечтал вот так с ним потеснее общаться. Но, к сожалению, все откладывал, откладывал и доткладывался…
«Гайдар многим сохранил жизнь»

Сопредседатель движения «Солидарность» Борис НЕМЦОВ:
– Я работал с ним в самое тяжелое для нашей страны время, когда она была при смерти, доведенная до ручки коммунистическими экспериментами. Когда не было ни зерна, ни тепла. Скажу вам так: выбор у Гайдара был тогда небольшой: либо голод, холод, мордобой, кровопролитие, распад страны, гражданская война, либо тяжелые, болезненные реформы. Гайдар выбрал второе и спас страну от распада, а многим гражданам сохранил жизнь. И он войдет в историю, как человек, который спас страну от гражданской войны, и как один из основателей новой России. И сколько бы негодяи и подонки ни шельмовали и его, и нашу историю, это – правда, которая все равно дойдет до людей. Может, смерть его как раз как-то будет этому способствовать. Он был человеком интеллигентным, с одной стороны, с другой –мужественным, сильным и честным. И я в этом убеждался неоднократно. Я видел его осенью, когда он презентовал свою книжку «Смута и институты», был на презентации. Хорошая книжка, про то, как внешне сильная и мощная вертикаль превращается просто в прах, потому что была гнилой и бестолковой.

«Эту потерю я буду чувствовать всю жизнь»
Генеральный директор госкорпорации «Роснано» Анатолий ЧУБАЙС:
– Огромной удачей для России стало то, что в один из самых тяжелых моментов в ее истории у нее был Егор Гайдар. В начале 90-х он спас страну от голода, гражданской войны и распада. Для меня он был и навсегда останется высочайшим примером честности, мужества и надежности. Эту потерю я буду чувствовать всю жизнь.

«Для меня это большое личное горе»
Писатель Владимир ВОЙНОВИЧ:
– Для меня смерть Гайдара – это большое личное горе, потому что я знал его с подросткового возраста. Моя жена преподавала в 152-й московской школе литературу в 9-х и 10-х классах, и Гайдар был ее любимым учеником, а она была его любимой учительницей. Я сначала от нее услышал о Егоре. Она говорила, что это был замечательный по способностям молодой человек, которого ждет наверняка большое будущее. Потом я и сам с ним познакомился, когда она привела его к нам домой. Когда мы вернулись из-за границы, наши отношения возобновились. Эти встречи для меня были всегда радостными. Для моей жены он был почти как сын, и я к нему так же относился. Мне трудно примириться с тем, что человек, который настолько моложе меня, ушел из жизни так рано. Я считаю Гайдара великим, мужественным человеком, который принял несколько кардинальных необходимых решений, спасших страну от голода, а может быть, и от гражданской войны. Все эти перемены были необходимы. Но в России всегда ненавидели людей, которые в критические моменты пытались спасти страну. Иногда их убивали, как Александра II, как Столыпина. Егора Гайдара так ненавидели, так проклинали, что, несомненно, это не могло не отразиться на его здоровье – эта ненависть была почти физической. Я скорблю и соболезную его семье.