«И только сад был местом для жилья»

С течением времени неизбежно что-то тускнеет и выцветает в ткани событий классической пьесы. И вот уже не так страшен ветер, который дует по всей земле в ночь безумия Лира. Не так грозен призрак отца Гамлета. И непонятно чувство, с каким Станиславский написал Чехову после прочтения «Вишневого сада»: «Для простого человека – это трагедия!» Потерять вишневый сад, даже если он внесен в энциклопедический словарь, – неужели это ТАК страшно? Да и что такое этот вишневый сад? Символ? Мечта? Образ гармонии?

Лев Додин вместе со своими актерами ждал полтора месяца (несколько раз пришлось сдавать авиабилеты), пока под Штутгартом зацветет самый большой в Европе вишневый сад, охраняемый ЮНЕСКО. Приехали туда вместе со знаменитым оператором Алишером Хомиходжаевым, который, вдохновленный неожиданной задачей, отказался от всех своих ассистентов и лично таскал камеру.

И вот Лопахин – Данила Козловский показывает только что приехавшей хозяйке фильм, где плещется, шумит кипенно-белый райский бесконечный сад. Старая выцветшая пленка, на которой среди деревьев гуляет сама Раневская – Ксения Раппопорт. Не в черном трауре, но в белом платье и белой кружевной шляпке, она дурачится с братом. И солнце светит среди ветвей. И Гаев – Игорь Черневич тут летний, легкий, смешливый… А из-за дерева выбегает маленький мальчик в матроске.

…В 1904 году, когда Чехов писал свою последнюю пьесу, великий князь субсидировал фотосъемку старинных русских имений, которые скоро погибнут в революционном пожаре. Запомнить накануне утраты – это чувство сейчас вдруг снова стало остроактуальным…

Вишневый сад в МДТ – безусловно, видение рая. Рая, пришедшего прямиком из детства, равно близкого каждому сидящему в зале; рая, который снится, – и мы просыпаемся в слезах. Лев Додин легко убрал границу между миром чеховских героев и нашим.

Сценограф Александр Боровский оставил закрытую белым занавесом-экраном сцену пустой. Там, за экраном, танцуют гости на балу в третьем действии. Туда убегают целоваться смешные, неожиданно похожие соломенно-рыжие Яша – Станислав Никольский и Дуняша – Полина Приходько. Туда Лопахин уведет для объяснения Варю – Елизавету Боярскую… Место действия – сам зрительный зал. Стулья затянуты серыми чехлами, люстра завернута серой холстиной. На проходе сгрудилась мебель, точно готовая тронуться в путь. Старые фотографии, керосиновая лампа без стекла, сломанный метроном, кровать, застеленная кружевным покрывалом… В центре зала – бильярдный стол. И Гаев – Игорь Черневич ожесточенно и безуспешно пытается положить «желтого в середину». Отогнув ткань, Раневская – Ксения Раппопорт кинется целовать свой шкафик, свой столик. Потом купивший дом и сад Лопахин – Данила Козловский в упоении будет перечислять, что теперь «его»: самое красивое на свете имение, и его многоуважаемый шкаф, и ломберный столик тоже его!

Когда-то Някрошюс поставил «Вишневый сад» как мистерию о гибели мира: трещал огонь, кричали, как перед бомбежкой, ошалелые птицы. Лев Додин придвинул к нам каждого из чеховских героев, вернув трагедии человеческий размер.

Актеры играют с той прозрачностью, когда, кажется, видишь ток крови по жилам, ощущаешь биение мысли. Каждый взгляд, каждый поворот головы, едва слышный вздох вплетены в общую ткань рвущейся жизни.

У Раневской – Раппопорт плавные движения русалки и неожиданный, не отпускающий испуг в глазах: так раненые боятся, что вот сейчас кто-то неосторожный снова грубо коснется очага боли. Когда Петя Трофимов – Олег Рязанцев напомнит имя умершего сына, она закричит и завоет по-бабьи, с причитаниями. А на балу обреченно-безнадежно попросит Петю: пожалейте меня, хоть немножечко, ведь мой сын утонул здесь!

Гордая красавица Варя – Елизавета Боярская измучена своим странным романом с Лопахиным. Оставшись наедине, он так нежно и жадно ищет ее губ, а потом разговаривает чужим голосом. Уже перед отъездом затягивает ее куда-то в темноту. Возвращаются оба, умиротворенные, растрепанные… И, поправляя рубашку, он спросит: теперь куда собираетесь? Варя сумеет не закричать и не заплакать, но белый пустой голос, которым она отвечает: «К Рагулиным!» – страшнее любой истерики…

Лопахина – Данилу Козловского, кажется, несет какой-то неостановимый вихрь. Привычно восхищается Раневской, привычно пытается что-то сделать для боготворимой женщины… Но – не упускать же случай! Счастье покупки вишневого сада несет над землей в коленцах бешеного танца. Оно заставляет кричать и петь. Оно разрывает тело, и в угаре Лопахин так и не сможет понять, что сам сейчас рубит свое счастье, свою жизнь. Козловский играет Лопахина грандиозно: жестко, точно, на полном выплеске бешеной энергии.

В этом «Вишневом саде» нужно подробно говорить о каждом. О бешеном рыцаре Епиходове, ломающем кий о спину обидчика любимой девушки. О Шарлотте – Татьяне Шестаковой, которая точно знает, что нет для нее больше места на этой земле. О чудаке Пете – Олеге Рязанцеве, который вполне может носить в своей котомке чертежи каких-нибудь машин будущего или музыку для инструментов, которые еще не придуманы. О нежной Ане – Екатерине Тарасовой, так внезапно рано повзрослевшей и точно озябшей в этой ранней взрослости. О Фирсе – Александре Завьялове, который бродит домашним привидением в расползающейся на спине старой бархатной ливрее…

Каждая роль, каждая судьба вплетается в общую картину загубленной сломанной жизни.

Кто-то по инерции еще пытается себя утешать, как Гаев: буду чиновником. Кто-то, как Раневская, знает, что отсрочка дана ненадолго. Кто-то, как Лопахин, собирается вернуться, а напоследок выдает бывшим хозяевам бобины-консервы с домашним фильмом, чтобы смотрели и вспоминали. А кто-то, как Фирс, остается умирать, подобно капитану на обреченном корабле.

Подергав запертые двери, Фирс пытается пройти за занавес – не получается! Срывая его с петель, Фирс обнажает неровный деревянный забор… И по его доскам скользят тени бывших обитателей в белом исподнем – не то прощание с давним полузабытым прошлым, не то предвосхищение близкого будущего…