Posted 29 августа 2012,, 20:00

Published 29 августа 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:23

Updated 8 марта, 05:23

Процент абстрактной свободы

Процент абстрактной свободы

29 августа 2012, 20:00
В Музее декоративно-прикладного искусства начала работу выставка «За железным занавесом», показывающая общие пути польского и советского послевоенного искусства. Все картины и объекты – из польской коллекции галериста Петра Новицкого, который в 1980–90-е годы обнаружил родство двух подпольных культур и начал собирать р

Очевидно, что из всех привезенных вещей российскому зрителю интереснее польские. Благо, своих нонконформистов вместе с реалистами, а также с Дмитрием Врубелем и Эрнстом Неизвестным мы насмотрелись в Треть-яковке и по всем ярмаркам. Зато «первый» (1920-е годы), «второй» (послевоенный) и «третий» (1980-е) польские авангарды еще могут дать порцию свежих впечатлений.

Правда, прежде чем перейти к сути дела, Петр Новицкий окунает нас в старый добрый соцреализм в масле: с кичевыми портретами народных артисток, военных героев, вождей и обнаженных пахарей. Это, разумеется, чтобы понять, отчего отталкивались любимые им художники – от официоза и тоталитарного натурализма. Вот только одна проблема: соцреализм сплошняком из СССР. В Польше такого добра было на порядок меньше. Страна не претендовала на статус империи. И потому вожди с крестьянками и рабочими не приобрели здесь иконного сияния. То, что называлось соцреализмом, у поляков длилось лишь десяток лет и не дало богатых плодов. Уже в 1955 году с выставки в варшавском Арсенале во весь голос заявил о себе польский модернизм, существовавший в разных вариантах вплоть до падения «железного занавеса».

О том, что этот модернизм у нашего западного соседа был и силен, и признан, говорит идеологический казус, который не без ерничанья упоминают почти все историки. В 1960 году ЦК Польской рабочей партии принимает директиву о допустимости абстракции в искусстве. И тут же прописывает ее границы – 15%. И это буквально за два года до того, как Хрущев разгромил в Манеже «абстракцистов» и прочих посмевших всерьез высунуться неформалов.

Ежи Новосельский. «Маяковский», 1950 г.

На выставке, правда, мы идем почти ноздря в ноздрю. То есть каждому российскому модернисту, будь то Немухин, Яковлев, Вечтомов, Мастеркова или Инфанте, четко соответствует польский – Кантор, Штерн, Стажевский, Ярема. Везде на поверхности примерно один набор образов, отсылающих к абстрактным традициям Малевича, Кандинского, а затем и Поллока с Ротко. У поляков чуть больше мистицизма, ведь немалую поддержку неофициальным художникам оказывала католическая церковь. В собрании встречаются настоящие жемчужины: монументальный портрет Маяковского кисти Ежи Новосельского (как если бы поэта писал поздний Малевич), изысканный памфлет Янины Краупе-Свидерской «Старый и новый Китай», очень мощный по живописи «Мужчина с трубкой» Тадеуша Кантора. Но какого-то особого напряжения или потрясения от увиденного не случается.

Причины аморфности всего показанного искусства, как кажется, скрыты в двух моментах. Во-первых, нонконформизм – не столько даже искусство, сколько судьба. Сломанные биографии, борьба, лишения. Про биографии и про сопротивления в экспозиции ни слова. Во-вторых, стены Музея декоративно-прикладного искусства (с фарфором и шитьем по соседству) еще больше превращает всю затею в доморощенный салон. Картины развешены так, словно в зал вот-вот внесут столы и начнут светское мероприятие (иные полотна находятся над дверными косяками). Тщательно подбирая одного нонконформиста к другому, а затем докупая для полноты картины сталинских живописцев, пан Новицкий, конечно, думал о музее. Как выясняется, по прошествии двух десятков лет пора уже думать не столько о коллекции, сколько о достойной и актуальной ее презентации. И это, кстати, беда далеко не только польского собирателя. Зайдите в тот же раздел в Третьяковке и так же искренне посочувствуйте художникам и их работам.

"