Философ и матрос

Идея постановки возникла у дирижера Музыкального театра Феликса Коробова, когда он случайно купил в Европе красиво оформленные ноты. Это была партитура «Сократа», которую маэстро тут же прочел и был потрясен «фантастическим ощущением удовольствия… от идеально выстроенной формы, от рафинированной инструментовки и от изумительно красивой музыки». Было решено играть «Сократа» на сцене. «Бедный матрос» к замыслу прилепился позже.

Что общего у этих сочинений? Несомненно, единое творческое «поле»: Сати и Мийо – при всех индивидуальных различиях – принадлежали к знаменитой композиторской «Шестерке», объединению французских творцов, боровшихся против «архаики» за музыку нового, XX века. Ледуховский, как человек драматического театра, не мог пройти и мимо сюжетного соответствия: и в «Сократе», и в «Матросе» есть насильственная смерть. Одна, возвышенная, взята из диалогов Платона о кончине афинского философа, другая, бытовая, сочинена Жаном Кокто. Из-за этого оперы объединили в блок без антракта, и режиссер взялся доказать, что он имел право на нестандартное решение. Впрочем, у него есть подсказка от композитора: Сати в 1918 году написал неординарную вещь, в которой четыре мужских партии поют женские голоса. Это был заказ богатой дамы, герцогини Полиньяк, желавшей вместе с подругами декламировать тексты Платона под специально написанную музыку.

Ледуховский, видимо, исходил из того, что в нынешние времена убийства никого не проймут. Мало ли смертей люди смотрят по телевизору! Нужно найти такую подачу материала, чтобы тема «зазвучала». И постановщик обратился к клоунаде. Полуторачасовой спектакль – одна большая клоунская реприза, в которой коллизии опер разыгрываются в стилистике «Бим и Бом» и с намеком на немые фильмы Чаплина. Трагедии, конечно, оборачиваются трагикомедиями. Но, в конце концов, трагикомична сама нелепость ситуаций, когда в первом опусе Сократа церемонно и многословно травят ядом за философию. А во втором жена матроса после долгой разлуки с нетерпением ждет мужа, но, не узнав вернувшегося супруга в госте ее кабачка, убивает богатого пришельца молотком по голове, чтобы добыть денег… мужу, который должен вернуться.

На сцене возведен оранжевый фасад дома (сценограф Сергей Бархин), на котором сверкает надпись: «Кафе «Сократ». В кафе вытирает столы простоватая служанка в платочке, которая «связывает» оперы своим присутствием на сцене и возит по рельсам пыхтящий бутафорский кораблик из нотной бумаги. Изначально несценичный опус – без диалогов и внешнего действия – «оживает» с помощью гротескового жеста. За столом гримасничают и жестикулируют девицы с громадными накладными бюстами и такими же бедрами, в тельняшках, соломенных шляпках и разноцветных бриджах. Это Алкивиад, Сократ, Федон и Федр – герои диалогов Платона. Исполнительницы древних греков Наталья Петрожицкая, Наталья Мурадымова, Валерия Зайцева и Лариса Андреева пели так, что фраза «лауреат международного конкурса», стоящая в программке перед фамилией каждой певицы, не казалась формальной. В действие вовлечен и дирижер, выходящий франтом в черных очках, серебряном жилете и розовом шарфе, он выдает Сократу леденец на палочке.

«В бедном матросе», который самим композитором в 1927 году был назван «жестоким романсом», участники тоже были убедительны как певцы и актеры. И моряк-клоун в рыжем парике, с красным носом и в рваных ботинках (Валерий Микицкий), и его хабалка-жена, уродина с громадными ногами из папье-маше (Амалия Гогешвили), и интеллигентный по виду друг дома в костюме официанта (Дмитрий Кондратков), и старикашка-тесть с откровенно ватной бородой (Дмитрий Степанович). Здесь напевают в рукоятку орудия убийства (чем не микрофон?) и утрированно приплясывают, обыгрывая смерть как бродвейское шоу. В финале появляются кадры ночного Нью-Йорка, и звучит бодрая джазовая музычка.

К экспериментальному (так объявлено самим театром) спектаклю зрителям еще предстоит привыкнуть. Но значение премьеры не только в том, что постановка приурочена к Году Франции в России. Обе партитуры в России никогда ранее не ставились. А увидеть – для ликбеза – оперу в виде интеллектуального цирка нашей консервативной публике не вредно.