Сегодня в Москве простятся с Иваном Дыховичным

Сегодня на Новодевичьем кладбище в Москве будет предан земле режиссер, актер и сценарист Иван Дыховичный, который скончался после продолжительной болезни в воскресенье на 62-м году жизни в одной из столичных клиник.

Перед погребением в 12:00 состоится его отпевание в Успенском соборе Новодевичьего монастыря, после чего режиссера похоронят в родовой могиле, где покоится его отец - советский драматург и поэт Владимир Абрамович Дыховичный.

После похорон в кинотеатре "35 мм" будут организованы поминки для коллег и близких, где покажут фильм Дыховичного "Черный монах".

Иван Дыховичный скончался в больнице после онкологической болезни, обнаруженной несколько месяцев назад, скончался актер и кинорежиссер Иван Дыховичный, автор фильмов «Копейка», «Прорва», «Музыка для декабря». Он ушел в самом расцвете, едва переступив 60-летний рубеж.

Главное, что сформировало режиссерский почерк Дыховичного, – любовь к документалистике. Экранизация чеховской повести «Черный монах», с которой режиссер в 1989 году пришел в большое кино, отличалась подробным изображением бытовых деталей, упор был сделан на «картинку», а герои оставались силуэтами. С выходом на экраны других фильмов Дыховичного стало понятно, что он всегда будет стоять особняком в отечественной кинематографии. Он и, в самом деле, не вписывался ни в какие системы. Его фильмы, по странному стечению обстоятельств, плохо известны российскому зрителю. Причины Иван Владимирович видел в том, что фильмы всегда не вовремя выходили в прокат. В 1989 году «Черный монах» не показали в советских кинотеатрах, однако он получил приз на кинофестивале в Венеции и прошел в семнадцати странах. Следующий фильм «Прорва» (о жизни в СССР в послевоенное время) был снят на французские деньги и тоже вышел в Европе. Американцы выпустили его на видеокассетах. В России – снова тишина. «Копейка» тоже не попала в широкий прокат. При бюджете в три миллиона долларов, этот фильм шел лишь в шести кинотеатрах и собрал 30 тыс. долларов. Зато несколько лет «Копейка» занимала первые места в видео- и DVD-рейтингах.

Иван Дыховичный родился в семье драматурга Владимира Дыховичного и балерины Александры Синани. Рано остался без отца и к 16 годам стал совершенно самостоятельным. Мальчика из известной московской семьи часто называли баловнем судьбы, со стороны казалось, будто он как сыр в масле катается. И этот миф в молодости Ивану удавалось поддерживать, хотя жил он впроголодь. В юности разгружал вагоны. Сперва ящики с картошкой и капустой, потом доверили тару с бананами. В 1969 году он окончил Театральное училище имени Щукина, отправился к Райкину – в Ленинградский театр миниатюр. Его сатирические персонажи вызывали смех в зрительном зале, сам же актер еле сводил концы с концами: зарплаты едва хватало на оплату жилья. Как признавался он позже, «так тяжело не было даже в Москве».

Через полтора года вернулся в столицу – устроился к Любимову в Театр на Таганке. Играл Пушкина («Товарищ, верь…»), Коровьева («Мастер и Маргарита»), пел романсы Дениса Давыдова, что очень ценил другой актер Таганки – Владимир Высоцкий. Однажды под предлогом «поддержать компанию» Высоцкий уговорил Дыховичного поехать с ним в Кишинев, где у Владимира Семеновича был концерт. Сидя за кулисами, Дыховичный вдруг услышал, что Высоцкий зовет его на сцену. Растерянный, он появился в свете софитов и под свист зрителей (они не хотели, чтобы на смену Высоцкому выходил «какой-то Дыховичный») спел четыре песни перед аудиторией в 22 тыс. человек. Исполнив последний куплет, от стыда побежал за кулисы, но Высоцкий его догнал: «Ты понимаешь, что произошло?! В моем концерте тебя вызывают на бис».

В последние годы жизни Дыховичный был главным режиссером телеканала «Россия», снимал фильмы. Шестнадцатого октября в Москве открывается третий фестиваль «Завтра/2Morrow», президентом которого был режиссер.

Из интервью «Новым Известиям»:

– Вы согласны с тем, что жизнь подсматривает за кинематографом, причем небескорыстно, а с целью попользоваться его открытиями, пустить его оригинальные находки в житейский тираж?

– Конечно. Очень часто именно так возникает новый стиль. Вспомните того же Петра Алейникова – сначала появился он, а уже потом множество молодых и не очень советских мужчин тридцатых – начала сороковых годов нарядились в такие же рубашки с отложными воротничками, заправили плисовые брюки в сапоги гармошкой и тем же манером нахлобучили кепки. Они все стали «алейниковы», и это было заметно. Или Жан Габен. Не берусь утверждать, но почти уверен, что в пятидесятые годы огромное количество французов походили на Габена.

– В советское время серьезного бизнеса не было, а государственные деятели вроде бы популярным актерам не подражали.

– У них был другой объект для подражания – главный человек страны. Это же классическая тоталитарная особенность. Сталинская номенклатура ходила в сталинском френче, в сталинских серых штанах и курила сталинскую трубку или, в крайнем случае, «Герцеговину флор». Как только пришел Хрущев – появилось множество начальников в украинских рубахах, и все они как по команде расплылись и полысели. А в брежневские времена у всех брови будто стали гуще. В свободных странах – не так. Там, где нет никаких министерств культуры, государственные деятели хотят походить на людей искусства. Возьмите ту же Америку. Там почти все президенты – типажи из американского кино, никогда не наоборот. Никогда артисты не были похожи на Джона Кеннеди – нет, это он делал себя с Джеймса Дина. Это он дружил с Фрэнком Синатрой – и след этой дружбы заметно отпечатался на его облике.

– Бог с ними, с начальниками – американскими и нашими. Про советских «алейниковых» вы сказали. А советские женщины на кого глядели?

– Там было несколько стилистических линий. Очень важная линия – добротно одетая директор школы. Строгая спокойная дама в габардиновом костюме. Здесь образец – Вера Марецкая, конечно. Ну и с простушками тоже понятно. Букли на голове, пиджак поверх платья и белые носочки с тапочками – это откуда в нашей жизни взялось? Это актрисы так оделись. Позже Марина Влади в «Колдунье» надела сатиновое платье на голое тело – и вся наша страна умом тронулась, тут же все в такие платья нарядились. Настоящая революция произошла. Вчера чопорные, застегнутые на все крючки, в уродливых лифчиках – а сегодня уже в платьях «колдуньи». Влади соблазнила несвободную страну своей дикаркой – и в один момент новое поколение советских девушек освободилось. Они сорвали с себя все то, в чем и пошевелиться нельзя было.

– А мужчины волосы отрастили.

– Да. Оказалось, можно не только «под ноль», «скобка» и «полька», как требовала школа. Так же как для женщин – не только бигуди на свете существуют. Когда началась эпоха хиппи, то в Советском Союзе, мне кажется, длинноволосых было гораздо больше, чем в Европе. Понятно почему. У нас не было возможности ни купить эту одежду, ни достать эти ботинки. У нас была одна возможность – отрастить такие волосы. Но это был единственный способ показать, что и для них тоже наступило новое время.

– Ну не вся же страна поголовно заросла. А те, кто осуждал низкопоклонство перед Западом?

– Да, примерно треть мужского общества осуждала. Ну, у них были свой достойные герои – тот же Евгений Урбанский, прямой и сильный мужик, которого судьба ломает-ломает, а он не ломается. Не сомневаюсь, что молодой Ельцин держал за образец именно «коммуниста» Урбанского. Правда, с явной примесью Алейникова. Но большинство все же глядело на западных героев. Мальчишки конечно же ими бредили. Мне было лет десять, когда я увидел «Великолепную семерку». Помню, как все мы – мой класс, наша школа, соседние школы, да все! – ходили этой ковбойской походкой вразвалочку. Те мужчины, кто был постарше и думал про элегантность, боготворили Хэмфри Богарта. Или Фреда Астера – было время, когда очень многим хотелось быть «астерами». А в какой-то момент вся интеллигенция ударилась в «ив монтаны». Мой отец был «Ив Монтан». Это выражалось и в одежде, и в улыбке, и во взгляде – не без мужского кокетства, но в то же время сдержанном. В такой общей легкости, в такой чуть-чуть чечетке во всем… Французы сильнейшим образом на нас влияли, гораздо сильнее американцев. Американцы же на нас похожи, такие же грубые и неповоротливые, а вот французское изящество было нам недоступно – потому и притягивало. А все наши бандиты девяностых – это же молодцы из голливудских фильмов с Бросноном, с молодым Гибсоном. Они именно им подражали, не кому-нибудь. Смельчакам, хорошим «плохим парням», настоящим ребятам, которых просто «жизнь заставила». Наши бандиты – их клоны. И русские женщины полюбили сильных свободных людей – бандитов. Я убежден, что по некоторым из этих женщин до сих пор психотерапевт плачет, потому что это клиника. Нет, жить они хотят, конечно, с приличными людьми, а спать – почему-то с бандитами…