Мираж-провокатор

Палестинскую драму «Божественное вмешательство» увидят немногие – картину будут крутить всего по две недели лишь в двух кинотеатрах столицы. Выпускать ее в широкий прокат слишком рискованно: во многих странах «Божественное вмешательство» запрещено за антисемитизм.

«Божественное вмешательство» – изысканная парадоксальная картина, созданная палестинцем Элией Сулейманом. В Каннах фильм не получил Гран-при лишь потому, что в официальном списке стран-кинопроизводителей не значится государство Палестина. Американская киноакадемия отказала «Божественному вмешательству» в «Оскаре» все из-за того же «палестинского фактора». В самой картине Палестина – восточный мираж, государство-утопия, государство-мечта.

Действие картины происходит рядом с израильским блокпостом. Главный герой, палестинец из Иерусалима, у которого нет имени, встречается под носом у израильских солдат с палестинкой из Рамалы. У нее тоже нет имени. Имена и названия в стране, о которой снят фильм, были бы нарушением странных, но обязательных правил игры. Герои неулыбчивы, даже унылы. Они постоянно молчат. Вместо секса и поцелуев на свидании они ограничиваются легким поглаживанием рук. Нежность их отношений прописана почти с акварельной легкостью.

Технически и художественно кинокартина безупречна: необыкновенно красива, она как бы невесома. Сюжетная линия соткана из кратких историй-парадоксов. Например, палестинец едет в машине в непосредственной близости от блокпоста. Ест персик. Кидает косточку за окно машины – попадает в израильский танк. Гремит страшный взрыв. Смешно, парадоксально, красиво, но отдает идеологической диверсией. Что, впрочем, добавляет остроты в ощущения зрителя, ведь запретный (провокационный) плод всегда слаще, чем обычное политкорректное кинозрелище.

В другом эпизоде герой надувает шарик легкомысленного розового цвета с изображением Ясира Арафата. Детская игрушка летит прямо на блокпост. Шарик, словно футболист на поле, элегантно обыгрывает израильских солдат, а потом взмывает ввысь и долго парит над священным Иерусалимом, зависая над куполом синагоги. Толстогубое и лукавое лицо Арафата на шарике – будто розовое сияние вспыхивает над великой иудейской державой.

Сулейман с наслаждением бродит по острому лезвию, рисуя картину красками художника-авангардиста. Его профессионализм и талант вызывают восхищение: все политические швы аккуратно и модно соединены с тонкой художественной материей. Революционный антиизраильский пафос картины вызывает уважение, ибо режиссер ни в одном эпизоде не сбивается на грубость и хамство. Его фильм – скорее философский диалог с миром, который не замечает вызывающе прекрасную истину – «прекрасную Палестину», похожую на черноокую девушку из Рамалы. Обе появляются внезапно, ниоткуда, и так же внезапно исчезают в никуда (под божественный голос Наташи Атлас).

В финале все растворилось в небытии. Даже историческая дискуссия о том, что Иисус якобы не еврей, а палестинец. Живет и процветает только блокпост. И надпись в финальном кадре – «Моему отцу посвящается». Девушка исчезла. Отец умер. («А» упало, «Б» пропало…). Что осталось? Элия Сулейман делает пессимистичный вывод: ничего! Потому что война и смерть побеждают жизнь и любовь. Страна-мираж – загадочная Палестина – вот-вот растворится в агрессии. Судя по картине, остановить это сможет только «божественное вмешательство».