Лекарство от истории

Трудно найти страну с безупречной историей, но еще труднее оспорить глобальное мнение, что любовь к своей стране автоматически подразумевает любовь к ее истории. Мы не выбираем свою историю, как не выбираем родителей, однако на этом сходство заканчивается. Делать из истории близкого родственника, которому можно простить его ошибки, – это не патриотическое великодушие, а идеологическая слабость, поощряющая насилие.

На днях мне попалась недавняя книга одного московского писателя-националиста, где он опровергает постыдный исторический факт расстрела более десяти тысяч пленных польских офицеров расстрельщиками НКВД в Катынском лесу под Смоленском в 1940 году. Автор вновь возвращается к известной лживой версии Сталина, согласно которой поляков убили нацисты во время Второй мировой войны. Гораздо более известный писатель некоторое время назад написал труд об истории евреев в России, в котором со свойственной ему респектабельной тенденциозностью, по сути дела, объявил русскую революцию 1917 года делом еврейских политических радикалов.

Книга стала еще одним свежим примером того, что русская история до сих пор действующий вулкан. Лава прежних дней никак не может застыть. Со времен перестройки русская история, обнажив свои пороки благодаря свободе слова, стала столь же непредсказуемой, сколь и будущее России. Но стоит ли вообще копаться в выгребной яме истории, бередить старые раны?

Тоталитарные режимы стремятся создать совершенную историю своей страны. Чем меньше в стране свобод, тем лучше у нее история, полная красоты и героизма. Знак диктатуры – вера в историческую закономерность. Демократия проигрывает диктаторам по части исторических мифов: она стесняется их создавать. Даже на лингвистическом уровне она предпочтет пафосному слову «родина» прохладное сочетание «эта страна». Более того, цель демократии – сворачивание истории, ослабление ее роли, в перспективе конец истории. Но в рамках демократии тоже есть свои идеологические нюансы, связанные с прошлым. Возможно, именно взгляд на историю собственной страны разделяет два основных демократических типа политического мышления: либералов и консерваторов. Либералы готовы признавать допущенные ошибки; консерваторы скорее склонны обвинять в исторических ошибках враждебные силы. Консервативное мышление опасается, что называется, честно смотреть в прошлое, боясь навредить развитию страны; либералы считают, что с дурным прошлым можно расстаться только в открытом сражении.

Все, однако, зависит от того, насколько сильно в стране гражданское общество, способное идентифицироваться с ее потенциальным развитием, и насколько демократическая власть готова его укреплять. Опыт послевоенной Западной Германии, проведшей успешную денацификацию при поддержке западных союзников, показал, что страна способна заглянуть в свой исторический ад, преодолеть его и возродиться к новой жизни. Но даже в Германии правда раскрывалась не сразу. Я помню, как в конце 1990-х годов хорошо документированная выставка о преступлениях вермахта – не подразделений SS, а именно обычных немецких солдат на оккупированных территориях – потрясла немцев до слез. Как бы то ни было, комплекс вины, который вошел в сознание немцев, придал новейшей немецкой политике почти истерическую боязнь использовать силу в любых условиях, сковал чувство юмора и иронии, которое не может существовать в заданных рамках политической корректности.

С другой стороны, ельцинская Россия не смогла очиститься от коммунистического наследия, не провела свой моральный Нюрнбергский процесс, не вынесла Ленина из мавзолея, боясь отнять у населения весь смысл его прошлой жизни. Я не исключаю, что распад гражданского общества в посткоммунистической России был намного сильнее, чем в Германии после войны. Однако власть предпочла не строить гражданское общество, а патерналистски защищать «беспомощное» население. Из этого, казалось бы, гуманистического порыва ничего не вышло, кроме продолжающегося морального кризиса, который породил коррупцию и произвол властей, не дал возможности создать полноценное гражданское общество в России. Свободная Россия потеряла смысл своей свободы. При Путине русская свобода превратилась в мающийся призрак. Эта историческая ошибка стоит нам теперь, по крайней мере, нескольких десятилетий переходной поры без ясных ориентиров. Отрубать хвост больной истории нужно сразу, а не резать его по кускам, как салями.