Жемчужина в короне

Можно легко назвать имена тех, кто поражает умением лихо прокрутить тройное фуэте или бесконечно долго балансировать на одной ноге, ввергая публику в чисто физиологический стопор. Максимова была иной. «Маленькой жемчужиной» мирового балета ее назвали не за самодовлеющую рекламную виртуозность. Нет, балерина отлично владела техникой классического танца. Но, в отличие от многих коллег по профессии, не демонстрировала это напоказ, как модель на подиуме демонстрирует модное платье. Ее танец был полон таких пленительных подробностей, что все набившие оскомину сравнения, начиная от фразы «души исполненный полет» и кончая «духовностью русского балета», казались исполненными первозданного смысла. Эта особенность в танце Максимовой была заметна всегда. Начиная с балетной школы, когда маленькая девочка так исполнила роль Белочки в школьном спектакле, что ее, приготовишку, в рецензиях особо отметили критики. И кончая последним выступлением в девяностых, когда на собственном юбилее прославленная балерина вышла на сцену в балете-подарке, поставленном специально к этому дню, и когда в коллективной поддержке ее почтительно возносили к небу молодые солисты Большого театра.

Максимова с честью защищала реноме московской школы балета в ее вечных спорах со школой петербургско-ленинградской: необыкновенная душевная щедрость ее искусства была лучшим аргументом москвичей в дискуссии «что лучше – формальная чистота исполнения или танцевальный темперамент?» Публика и критика одинаково восторгались манерой ее танца, в которой органично сошлись восторженная непосредственность и лирическая серьезность, тонкое чувство юмора и драматическая проникновенность. И не надо было быть знатоком балета, чтобы проникнуться ощущением искренности и душевного здоровья, которые проникали в зал со сцены во время танца Максимовой. Это чувство подспудно пронизывало даже трагические роли балерины, придавая ее Джульетте или Фригии в «Спартаке» объемность психологического переживания. А в парадную «Спящую красавицу» Максимова привносила сияние праздника, которое объясняло, почему героиню спектакля зовут Аврора (как античную богиню утренней зари). Что уж говорить о ее прославленном «Дон Кихоте», в котором балерина блистала вместе с мужем и многолетним сценическим партнером Владимиром Васильевым… Об этой феерии смеха и радости написано много, но лучшими строками стали слова Асафа Мессерера, балетного педагога Васильева и Максимовой: они танцевали для того, «чтобы мы не забывали, сколько хорошего отпущено судьбой или, по крайней мере, какими мы могли бы быть счастливыми».

Танец – эфемерная штука, его очарование часто исчезает в момент опускания театрального занавеса. Но не в случае Максимовой. К счастью, остались записи ее выступлений, остались ее телебалеты и роли в кино. Мы не забудем Екатерину Сергеевну Максимову. Любой, кто видел ее на сцене, и те, кто может познакомиться с ее искусством лишь по пленкам, всегда воздадут должное ее нестареющему искусству, ее неподражаемой, легчайшей грациозности.