Posted 28 апреля 2008,, 20:00
Published 28 апреля 2008,, 20:00
Modified 8 марта, 08:05
Updated 8 марта, 08:05
Галина Вишневская:
– Галина Павловна, много ли времени требовалось Мстиславу Леопольдовичу, чтобы поддерживать себя в музыкальной форме, чтобы сохранять тот статус, который у него был?
– Он отдавал себя музыке всего, от начала до конца, но никогда специально музыкой не занимался. Слава все время работал: каждый день репетиции, концерты или спектакли. А в антрактах учил новые сочинения. Я прожила с ним 50 с лишним лет и могу сказать, что ни разу у него не было перерыва в работе больше двух-трех дней, чтобы он мог сказать: «Давно я не играл, нужно сесть позаниматься».
– Он всегда аккомпанировал вам, когда вы пели романсы?
– После замужества я выступала на концертах только с ним. Тридцать пять лет подряд. До замужества работала с пианистом Борисом Абрамовичем. А когда вышла замуж за Ростроповича, он сказал мне: «Я сам буду тебе аккомпанировать». После первого совместного опыта я ни с кем не могла петь, кроме него.
– Вы пели в операх, которые он ставил?
– Да, за границей. Самой важной работой была первая редакция оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» (я спела в ней Катерину). В то время все ставили только вторую редакцию, мы впервые сделали первую с Лондонским Филармоническим оркестром. Мы поставили с Ростроповичем за границей «Иоланту», «Тоску», «Пиковую даму». В России он из-за меня пришел в театр. Я его умоляла этого не делать, потому что не хотела, чтобы домашняя жизнь смешалась с театральной. Но он все равно пришел. Ростропович дирижировал «Евгением Онегиным», оперой «Война и мир». Он вошел в спектакли, которые раньше много лет шли с другими дирижерами.
– Спектакль менялся, когда он становился за пульт?
– Конечно. У оркестра как будто появлялось второе дыхание. Музыканты оживали, играли абсолютно по-другому.
– Фонд Ростроповича и Фонд Ростроповича и Вишневской будут работать по-прежнему?
– Да, надо продолжать это дело. Теперь работой фондов занимаются мои дочери. Ольга руководит Фондом Ростроповича, который выплачивает стипендии талантливым детям из малоимущих семей, чтобы они могли получить музыкальное образование. А Елена – Фондом Ростроповича и Вишневской, который занимается медицинской помощью.
– Вы проверяете их работу?
– Проверяю, без меня ничего не делается. Надо следить, чтобы в работе фондов был порядок.
– Где живут ваши дочери?
– Елена сейчас из Парижа переехала в Швейцарию. Старшая, Ольга, которая живет в Америке, тоже хочет туда перебираться. Америка слишком далеко. Дети моих дочерей – американцы. У меня шесть внуков, и все родились в Америке.
– Вы часто c ними видитесь?
– В последний раз они приезжали в Москву на день рождения Славы, 27 марта.
– Они разговаривают по-русски?
– С очень сильным акцентом. Дети Лены говорят на пяти языках. Первый муж у нее был немец, второй – итальянец, они говорят между собой по-английски, по-немецки, по-итальянски и по-французски, потому что учатся во французской школе. И со мной по-русски.
– У кого-нибудь из внуков есть музыкальные способности?
– Один из них играет на фортепиано, но для себя, не профессионально. Другой хочет петь, но ему всего 12 лет. Дочь Ольга назвала его Мстиславом. Мстислав Ростропович-Эрмес. Может, станет старше, выбросит Эрмеса и будет Ростропович. Тем более что Ольга со своим первым мужем развелась и вышла замуж за русского.
– Много шума наделала продажа вашей коллекции картин и фарфора. Вам не жаль было ее продавать?
– Что делать, нужно было так поступить. Мало ли что может произойти. Мне казалось, что Слава бессмертен. В голову не могло прийти, что с ним может что-то произойти. И вдруг раз – и его нет. Прошел год, но я до сих пор этого не понимаю. Мне кажется, что он на гастролях… Но ведь и со мной что-то может случиться. А потом дети будут делить картины и чашки, судиться… Ужас какой! Я должна была сама распорядиться коллекцией.
– Вы видели, как ее разместили в Константиновском дворце?
– Только по телевизору. Мне кажется, коллекцию красиво разместили. А сначала, когда услышала, что открывается экспозиция нашей коллекции в Константиновском дворце, боялась включить телевизор. Ведь это не просто коллекция, это вещи, которые много лет были в нашем доме. Мы со Славой с такой любовью их собирали! Фарфор стоял в стеклянных горках и стеллажах, картины висели на стенах. Покупая картину, я представляла, куда ее повешу. У нас было несколько картин Репина, которые написаны им в эмиграции, и их никогда не выставляли в России.
– По какой картине вы больше всего скучаете?
– По картине Григорьева «Лики России». На мой взгляд, это русский Ван Гог. Я скучаю по ней больше всего.
– Нравится ли вам кто-нибудь из современных художников?
– Нет. Я люблю Серебряный век и на нем остановилась. Современная живопись мне ничего не говорит. Я ее просто не понимаю.
– За последний год шума наделала не только история с коллекцией. Вы сыграли главную роль у Сокурова в «Александре». Как вы переносили 40-градусную жару в Чечне во время съемок?
– Нормально. Для меня на съемочной площадке поставили маленькую будочку с кондиционером, и я в перерывах, пока меняли свет и так далее, шла в этот домик. А ночью мы спали в здании ФСБ. У меня была маленькая комнатка три на три метра. В ней стояли кровать, тумбочка, телевизор и кондишен.
– Вас охраняли?
– Да, охраняли. Когда мы ехали на съемки, впереди и позади нас ехала машина с вооруженными автоматчиками.
– Не страшно было?
– Я пережила 900 дней Ленинградской блокады, а вы меня спрашиваете про месяц в Чечне! Чечня по сравнению с ней – курорт.
– Как вам работалось с Сокуровым?
– Он большой художник и работает совсем не так, как режиссеры в оперном театре. Они показывают мизансцены, руководят артистами. А Сокуров ничего не указывал, иногда казалось, что его вообще нет на съемочной площадке, но я чувствовала, что он все время ведет меня и направляет.
– Однако главным делом для вас остается опера. Ваш оперный конкурс отличается от тех, что устраивают в России и на Западе?
– У нас именно оперный конкурс – его участники исполняют программу, состоящую только из оперных арий. Такого конкурса в России нет. Да и за границей тоже. Обычно певцы исполняют смешанную программу.
– Много в этот раз прислали кассет?
– Очень много, просто ужас какой-то! Но мы с Бадри Майсурадзе все просмотрели и прослушали. Во втором туре будут участвовать человек 40.
– Ваши ученики из Центра оперного пения тоже участвуют?
– Да. Мне было очень неловко, когда в прошлом году первую премию получил наш ученик, бас Алексей Тихомиров (он сейчас работает в «Геликон опере», поет Бориса Годунова). Но что делать? В конкурсе участвовали и другие певцы, я придиралась к своим ученикам гораздо больше. Но это соревнование, здесь, как в спорте – награду получает лучший.
– Оперная постановка очень дорого стоит. Кто их финансирует?
– Нам помогает правительство Москвы – наша школа принадлежит городу. Спонсоры у нас тоже есть. Все спектакли идут с аншлагами, билеты всегда распродаются. У нас уже есть своя публика. Настоящие меломаны с консервативными вкусами. Они знают, что услышат качественное пение и увидят классическую постановку. Если Онегин должен застрелить Ленского, он его застрелит, и никаких режиссерских фокусов, как в спектакле Большого театра.
– А как же режиссерская фантазия?
– Я считаю, что в постановки классических опер, например «Евгения Онегина», вообще не нужно ничего вносить «от себя». Все мизансцены уже написаны в поэме Пушкина. Чем меньше режиссер будет морочить голову зрителям, тем лучше. Например, в сцене свидания Татьяны и Онегина Пушкин пишет: «…и задыхаясь, на скамью упала…» Гениально! Или их встреча в Петербурге на балу: «Кто там, в малиновом берете, с послом испанским говорит?» В одной строчке и костюм, и мизансцена. Я за то, чтобы «Евгения Онегина» вообще не трогали. Мне очень нравится наша постановка этой оперы: минимум декораций, певцы одеты в костюмы пушкинской эпохи и по возрасту соответствуют героям пушкинской поэмы. Они у нас выходят на сцену без грима и без париков. Гениальные сочинения нельзя трогать. Искажая их, мы обворовываем народ. Обворовываем духовно, это еще страшнее, чем украсть последние сбережения у старушки из-под матраса. На мой взгляд, это просто преступление. Из-за этого я перестала ходить в театр.
СПРАВКА
Оперная певица Галина ВИШНЕВСКАЯ родилась 25 октября 1926 года в Ленинграде. Пережила блокаду. С 1944 года – артистка Ленинградского областного театра оперетты, затем работала в Ленинградской филармонии. В 1952 году стала солисткой Большого театра, где исполняла ведущие партии. Ее голос уникален – лирико-колоратурное сопрано обширного диапазона. Снималась в фильмах «Катерина Измайлова» (1966), «Провинциальный бенефис» (1993), «Александра» (2007). В 1959 году вышла замуж за Мстислава Ростроповича. В 1974 году вместе с ним покинула СССР. В 1978-м супругов лишили советского гражданства (восстановлены в 1990 году). В 2002 году продали имение в США и вернулись на родину. В годы эмиграции Вишневская пела на крупнейших сценах мира – в «Ковент-Гардене», «Метрополитен-опера», «Гранд Опера», «Ла Скала». Теперь занимается педагогической и благотворительной деятельностью. В 2002 году в Москве был открыт Центр оперного пения Галины Вишневской. Народная артистка СССР (1966). Кавалер французского ордена Почетного легиона (1983).