Режиссер Лев Додин

– В одном из интервью вы сказали, что в вашем новой постановке подняты вопросы, которые еще не ставились на русской сцене. Что вы имели в виду?

– Мне кажется, что на русской сцене никогда не звучала всерьез тема Холокоста на территории нашей страны. Для русского исторического сознания холокост – это что-то, что располагалось где-то далеко от нас. Но это было и в нашей стране. Согласно новым данным, количество погибших евреев на территории России – одно из самых больших в мире. Подсчет шел в процентном соотношении: скажем, во Франции – 50%, в Дании – 0%, а в России – 90%. То есть здесь евреев никто и ничто не защищало. И в этой связи возникает также тема антисемитизма, и в том числе государственного антисемитизма, который существовал в России, существовал в Советском Союзе. Бытовой антисемитизм и сейчас существует. И мне кажется, что об этом надо говорить. Есть фраза у Гроссмана: «Когда мы говорим, что все хорошо, чаще всего мы скрываем за этим свое знание, что на самом деле все не так уж благополучно». Когда мы начинаем говорить о том, что действительно страшно, мы всегда находим то, что этому страшному противостоит. И что сохраняет нас как народ, как страну. Мы сейчас были во Франции, в по-настоящему мультикультурной стране. Нам ведь только кажется, что на наших улицах слишком много нерусских лиц. По сравнению с Францией, Англией мы однородная культура. Один из наших ребят признался, что во Франции впервые ощутил неудобство, находясь в вагоне метро, где слишком много неевропейских лиц, что он выбирал кафе, где больше европейцев. Наш педагог ему сказал: «Видишь, ты даже не подозревал, что в тебе живет расист». Парень был потрясен. И, осознав это в себе, был готов этому противостоять. Но чтобы противостоять чему-нибудь, это надо вначале обнаружить.

– Сейчас многие театры сетуют, что нехватка финансов заставляет сокращать репетиционный период, отказываться от привычных методов работы. Как это касается жизни МДТ?

– Последнее время все труднее становится жить и работать, как мы считаем нужным. Во время репетиций приходится сокращать количество играемых спектаклей, а это отражается на кассе. Поэтому необходима помощь со стороны. Чтобы мы могли работать так, как мы привыкли и как считаем нужным. В принципе государство, скажем, сейчас дает деньги на выпуск декораций. Но этого недостаточно. И у нас появились партнеры, спонсоры, которые помогают театру оставаться самим собой. Такая помощь открывает перспективы, но и является знаком, что среди олигархов тоже появляются люди, которые чувствуют свою ответственность перед страной и ее культурой не меньше, а иногда и больше, чем чиновники.

– В Петербурге состоится уже третья премьера «Жизни и судьбы»…

– Да, мы за полтора месяца играем третью премьеру. Первая была в Париже, и мы волновались, потому что Париж. Вторая премьера была в Норильске, и мы волновались потому что, с одной стороны, это первая встреча с русской публикой. Для нас было важно, что в России мы впервые сыграли «Жизнь и судьбу» именно в Норильске. Мы приезжали в Норильск в прошлом году, чтобы познакомиться с бытом норильского лагеря. И многие в городе ждали, что мы привезем спектакль из жизни ГУЛАГа, а все-таки спектакль не об этом. Когда мы приехали, в Норильске было 47 градусов мороза, а заключенные работали в открытых выработках. А здесь, в Петербурге, мы волновались, потому что играем дома. И это самая ответственная премьера.

– Вы пять лет занимались со студентами «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана. Как возникла эта идея?

– Я решился набирать курс, когда для себя понял, чем я с ним буду заниматься. Потому что сегодня набирать курс, чтобы просто учить мастерству, – невозможно. Традиционное обучение строится на том, что студентов ведут от маленьких упражнений к упражнениям посложнее, от отрывков без смысла к отрывкам побольше. Мне кажется, что это ничего не дает. Начинать надо со смысла, обжигает только смысл. И студентам должно быть понятно, какая тяжелая дорога ведет к этому смыслу. Я думаю, что первый спектакль должен быть и самым сложным спектаклем в их жизни. Это обратно привычной логике. Но я убежден, что театр всегда ниже школы. Школа – это попытка идеала. А театр – все-таки всегда некий компромисс. Придя в театр, студенты должны знать, что они вступают в зону компромисса, в которой они должны отстаивать свои идеалы. Об этом поколении принято говорить, что оно выбрало что-то не то – пепси. И тем более важно их ввести в контекст истории культуры. Поскольку одна из главных проблем сегодняшнего театра, как мне кажется, именно полная потеря этого контекста истории и культуры.

– Трудно ввести молодых ребят в этот контекст?

– Тяжело в смысле трудозатратности, поскольку с ними надо много разговаривать, заставлять их много читать, самому читать, с ними много ездить. Но отзывчивость очень сильная. Их было трудно заставить прочитать «Жизнь и судьбу». И это действительно трудное чтение. Знаю многих людей, весьма интеллигентных, которые мне признавались, что так и застряли на каких-то страницах и не смогли читать дальше. А дальше возник отзвук. И все стало легче.

– А когда вы решили присоединить к студентам артистов своего театра?

– Когда мне стало понятно, что из наших попыток действительно может вырасти спектакль. Изначально мы договаривались, что просто пробуем материал, погружаемся в него. А получится ли – это не так важно. Студенты, конечно, не идиоты и понимали, что просто так в течение пяти лет вряд ли кто-нибудь будет работать, не имея конечной целью спектакль. Но момент первоначального отказа от прагматики был важен. Потом, когда я увидел, что спектакль может получиться, то пригласил уже артистов театра. Поскольку спектакль, если он войдет в репертуар МДТ, не может быть чисто учебной работой. Он считается дипломным спектаклем моего курса, но одновременно это еще и спектакль Малого драматического театра. Да и для студентов было полезно оказаться в обществе мастеров. Оказываясь на сцене рядом с Курышевым, рядом с Шестаковой, они понимают, куда им двигаться, чего им не хватает.

– Возвращаясь к парижской премьере, не показались ли французам чуждыми проблемы нашего народа и нашей истории?

– Они воспринимали нашу постановку абсолютно как спектакль про себя. Роман Гроссмана на самом деле гораздо больше оценен на Западе, чем у нас на родине. Там его называют великим европейским, именно европейским романом. Во Франции он вышел фантастическим тиражом в 36 тысяч экземпляров (для Франции это огромная цифра). А в России пока так и не был по-настоящему прочитан и оценен. Мне кажется, что, с одной стороны, он слишком объемен для нашего сознания. А потом сегодня он идет в перпендикуляр со всем, что происходит в нашей стране, куда движется наша страна. Поэтому мне было очень важно поставить эту книгу именно сейчас. Когда я впервые прочел ее в 1985 году, она воспринималась как современная книга. И меня поразило, что о современной жизни можно написать классическое произведение с такой глубиной и с таким объемом проникновения в эту жизнь.

СПРАВКА

Режиссер Лев ДОДИН родился 14 мая 1944 года в Новокузнецке Кемеровской области, где находилась в эвакуации из Ленинграда его семья. Его первой постановкой стал телеспектакль «Первая любовь» (1966) по повести Ивана Тургенева. Работал режиссером в Ленинградском ТЮЗе, в Театре драмы и комедии. С 1975 года – режиссер, главный режиссер, а с 1983 года – художественный руководитель Академического Малого драматического театра (МДТ). Широкую известность в театральном мире Додину принесла постановка спектакля «Дом» (1980). Всего на его счету более четырех десятков спектаклей на подмостках Санкт-Петербурга, Москвы и за рубежом. В 1998 году МДТ получил статус «Театра Европы» – третьим после Театра Одеон в Париже и Пикколо Театра в Милане. Одна из последних премьер МДТ – спектакль «Московский хор», где Додин выступил в качестве руководителя постановки, – была удостоена премии «Золотой софит» как лучший спектакль 2002 года, премии «Золотая маска» в номинации «Лучший драматический спектакль большой формы» 2003 года, Государственной премии России (2003). Профессор Санкт-Петербургской Академии театрального искусства, где заведует кафедрой режиссуры. Народный артист России (1993). Лауреат Государственных премий СССР (1986) и России (1993, 2003), премии президента России (2001). Первым из деятелей русского театрального искусства награжден британской премией имени Лоуренса Оливье (1988). Лауреат премий «Триумф» (1992) и «Золотая маска» (1997, 1999, 2004).