Posted 27 августа 2009,, 20:00

Published 27 августа 2009,, 20:00

Modified 8 марта, 07:14

Updated 8 марта, 07:14

Режиссер Роман Виктюк:

Режиссер Роман Виктюк:

27 августа 2009, 20:00
В этом сезоне Роман Виктюк поставил сразу два эпатажных спектакля, которые стали событиями в культурной жизни Москвы, – «Сон Гафта...» на сцене «Современника» и «R&J. Ромео и Джульетта», где все роли играют обнаженные мускулистые парни. Впрочем, разговор наш был не только о театре. В интервью «Новым Известиям» Роман ВИ

– Роман Григорьевич, наша газета не раз задавалась вопросом: почему сталинская тема стала очень популярной в культуре? Вот и вы в минувшем сезоне поставили спектакль «Сон Гафта…», в котором муссируется тема сталинизма.

– Великий злодей опять популярен, поскольку все, что он сделал, касается природы русской нации. Нужно внимательно читать Бердяева, нужно вчитаться в «Опавшие листья» Розанова – то есть в философию Серебряного века. И попытаться услышать хоть маленький-маленький отзвук душ русских людей. Это не так просто. Если нация верит в то, что ей нужен человек, который встряхнет страну, околдует ее, как Змей-Горыныч, – то ей нужна энергия, отрицательно влияющая на личностное начало человека. Она не может без этого существовать. И, судя по истории, в период репрессий самые простые люди спокойно существовали. Спокойно ели, пили, размножались. И беда в том, что их объединяла отрицательная энергия. Кроме того, в адрес тирана звучали песни, его изображали в скульптуре и на картинах. То есть происходил выброс духовной энергии, которая, казалось бы, давно иссякла. И Иосиф Виссарионович знал это.

– Недавно вы заявили, что бывали в тех местах, где он родился. И там якобы невозможно не стать поэтом или верующим...

– Совершенно верно. Он и был поэт и религиозный человек. И все это предал. И в своем дьявольстве, которое он сознательно принял на себя, достиг того, чего хотел: менталитет русских людей изменился. Подтверждение этому мы видим ежедневно. Например, в самой природе скандалов, которые в этом году вспыхивали на протяжении всего культурного сезона.

– Вы следили за ситуацией в Союзе кинематографистов?

– Я хорошо знаю ситуацию. Ну и победило что?

– Желание быть обласканным властью…

– Абсолютно согласен. Так и о чем тут спорить?!

– Вроде бы режиссеры – это культурная элита страны, они должны легко отличать лицемерие от искренности…

– Ну, значит, не все режиссеры такие уж идеальные. Вот мы начали говорить о Сталине. То, что происходит в Союзе кинематографистов, – эхо того самого сталинизма. Видимо, даже мощным, всесторонне развитым деятелям кино не хватает кумира или вождя, который повел бы всех за собой. Сколько звучало фальшивых слов, когда кинематографисты «умоляли» Михалкова остаться.

– В этом году были и другие околокультурные скандалы: директор Третьяковки, ректор Московской консерватории и ректор ГИТИСа были отстранены от занимаемых должностей приказом, пришедшим из Министерства культуры. Вам не кажется, что выглядит это не совсем по-человечески?

– Это все наросты одного свойства. Это ведь не явление природы, а всего лишь отрыжка системы, которая столько лет считалась лучшей на земле. В одну секунду уничтожить советскую власть, старорежимность в наших головах невозможно. Это отрицательные явления коллективной бессознательности. Вот они и дают свои выбросы.

– Недавно отмечалась годовщина смерти Солженицына. Почему в нашей стране сначала клеймят, унижают, ссылают человека, а потом возвращают, извиняются и возносят?

– Это еще хорошо, что извиняются. А ведь сколько примеров, когда не возвращают и не извиняются! Но и то, если вспомнить похороны Александра Исаевича, у его гроба не было очень многих людей, которые, я считаю, должны были прийти. Но, видимо, их не мучают угрызения совести…

– Кстати, вы заметили, что из лексикона лет десять назад ушли фразы «угрызение совести» и «покраснел от стыда»?

– Потому что совесть у нас стала главным дефицитом. Совесть приводит к гармонии, а хаос и цинизм категорически не приемлют этого. Гармония нарушает их беспорядок, а не усиливает порядок. В этой мутной воде порядок никому не нужен. И в нем серость чувствует себя удивительно хорошо. Раньше фраза «угрызение совести» была ходовой, потому что были ценности, но при этом была тьма…

– О какой тьме мы говорим?

– О коммунизме, естественно, когда была диктатура и спасением могли стать только крохотные огоньки совести. Они пытались напомнить о том, что Бог есть. Вслушайтесь в это слово: «со-весть». То есть весть свыше, весть от Бога. А сегодня совести нет, поэтому и Бога нет. Вот и все. Это страна атеистическая… Государство ориентируется на серость, потому что серость – это покорность. Серость – это униформа. Серость – это молчание. «Молчание ягнят», знаете такой фильм? Повелевать стадом гораздо легче, держать отмычки от душ людей в государственных руках. Это не то государство, о котором мечтал Платон. Наша страна долгое время была несвободной, люди привыкли кому-либо подчиняться, а отсюда бюрократия, оборотни в погонах, чиновничья канитель, загубленные судьбы и так далее.

– Когда начался финансовый кризис, целый ряд политиков заявили, что нам сейчас так остро не хватает национальной идеи, которую нужно срочно сформулировать. Но ведь идея не может состоять из букв?

– Конечно, не может. Это все пустые слова. Идея должна вырастать только из соединения трех катего-рий – космос, смерть и внутренняя глубина. Ничего другого! И если это в тебе соединяется, тогда ты понимаешь, куда ты уйдешь, зачем ты здесь и что есть вечность. Ты частица в едином космосе и не имеешь никакого права командовать земным миропорядком, как мечтали Сталин или Гитлер. И в искусстве те же самые законы: ты час-ти-ца. Для артистов старой школы слова «звезда» и «мегазвезда» считаются оскорблением. Свою работу, а подчас просто адскую работу, они называли не более чем «служением искусству». Сегодня это служение ушло.

– Сериальные артисты гордо заявляют, что их гонорары идут на благо семьи…

– Поэтому я предлагаю не называть их артистами. Артист – это человек, который служит искусству. А участники сериалов – это все те, которые считают и считают «зелененькие». И ничего другое их совершенно не волнует. Они могут сниматься в пяти сериалах, не зная сюжета, не зная роли, судьбы своего героя – ни-че-го! – все отключено. Артистка играет Маргариту в сериале, а в глазах пустота, и она высчитывает, сколько в этой паузе на ее счет капнет денег. Артист должен быть Творцом и только Творцом.

– Одно время писали, что и вам предлагали власть. Я имею в виду пост министра культуры Украины…

– Зачем мне это?! Власть и Творец – вещи не совместимые. Если бы я занимался чиновничьими делами, то не смог бы ставить спектакли. Я всегда старался выдавить из себя принадлежность к какой-либо системе. Ребенок ведь не принадлежит никому, кроме мамы. Поэтому настоящим Творцом можно быть, только чувствуя себя ребенком.

– Так все-таки вам предлагали пост министра?

– Это было, когда мы познакомились с замечательным украинским антисоветчиком, писателем, очень интеллектуальным человеком Иваном Дзюбой. В начале девяностых годов он возглавлял Министерство культуры Украины и жаловался, что как Творец он должен просвещать публику, а в итоге оказался частью огромной бюрократической машины, ежедневно погружен в чиновничью суету. Он хотел что-то исправить. Вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Як до вас ця мiсiя пидходыть!» В ту пору мои спектакли в ближнем зарубежье были популярны, и он бывал на них. «Ой, який прекрасний ви будете мiнiстр!»

– И как вы ответили?

– Очень просто. Я сказал: «Пан Iван, та ви здурiли!» В общем, отказался, конечно.

– Беда этого сезона: ушло из жизни много замечательных людей – Эскина, Янковский, Максимова, Аксенов…

– По очень простой причине. Потому что это – дети, которые могут дышать, только когда вокруг есть такие же романтично-совестливо-настроенные дети. Но сегодня востребованность детей ушла. Детей пинают, потому что детство – это для нашего хаоса и цинизма неприемлемое слово.

– Следуя вашей логике, «детей» сегодня все меньше?

– Их просто нет. И поэтому сегодня уже не модно искать смысл жизни. «Детство не нужно», – думают чиновники. Поэтому я и говорю, что артисты – это единственные, кто остались вне временного определения возраста.

– Похоже, что многим такая философия нравится. Например, столетнюю актрису Анну Сухаревскую вы называли не иначе как Анечкой, и ее глаза светились счастьем…

– Потому что в ней до последнего дня жила нежность. Она оставалась ребенком, который никогда не говорил миру «нет». Алиса Фрейндлих, Елена Образцова, Алла Демидова, Валентина Талызина – тоже дети, которые никогда, ни разу не сказа-ли миру «нет». Только «да» звучит из их уст и определяет гороскоп. Поэтому они и артистки прекрасные. И им всегда все интересно.

– Это правда, что в конце 1980-х годов вы повлияли на судьбу сразу нескольких актрис, которые могли оказаться за порогом МХАТа? А вы собрали их в спектакле «Татуированная роза»…

– Да, потому что очень часто в театрах наступают такие времена, когда никто никому не нужен. И в тот период, когда я пришел во МХАТ, Олег Николаевич Ефремов, естественно, собирал труппу исходя из собственных соображений. Он был борец. Хотел оставить рядом с собою тех, кто соответствовал его мировоззрению. Я оказался таким шекспировским Просперо, который от сострадания к тем, кто незаслуженно обижен, пытался их возвратить. Там, например, была народная артистка, которая когда-то играла Катюшу Маслову в «Воскресении» и потом оказалась никому не нужна. Вот я собрал их всех, и они были счастливы. Спектакль шел более 20 лет, держался. И главным звеном была Ирочка Мирошниченко, вокруг которой крутилось все действо. Когда я приступил к репетициям, Ирина попала в больницу с больным позвонком, и ефремовский худсовет требовал, чтобы я заменил ее. Тем более что были артистки, которые претендовали на эту роль. Но я сказал «нет». И Олег Николаевич дрогнул. Мы поехали с ним в больницу к Ире, где он ей сказал: «Вот кто тебя любит, а не я». И когда Ирочка вернулась, то она должна была попасть в атмосферу нежности, трогательности и любви к ней. И она это ощутила в спектакле и была благодарна. И этот свет, идущий от партнеров, не мог ее не подпитывать…

– Выдающийся театровед Григорий Бояджиев говорил: «Когда я умру, то первым делом встречусь с Мольером. У меня к нему масса вопросов». А с кем бы встретились вы?

– Только с мамой. Все остальное не имеет никакого смысла.

"