Бахтиер Худойназаров

– Вы живете в Берлине уже лет 11. Трудно ли было поначалу адаптироваться к чужой земле, чужой культуре?

– Нет, потому что я никогда не был эмигрантом. В 1991 году я снял фильм «Братан», который имел большой успех в Европе. На волне этого успеха я и уехал, потому что меня пригласили в Германию работать. А у нас в стране тогда был тяжелый кризис, настоящее сумасшествие, страх. Я не знал, как поступить. Но в Германии я получил возможность снимать то, что хочу, и там были продюсеры, готовые финансировать мои картины. Я получил такую интересную визу, которая называется freelance artist, то есть свободный художник. Такая виза выдается на всю жизнь, с ней я могу передвигаться по миру куда хочу и жить где хочу.

– То есть вы приехали в Германию известным человеком, и вам оказывали всевозможные почести.

– Не почести, а некоторые услуги. Беженцем я не был. Но я тяжело переносил и сейчас тяжело переживаю развал Советского Союза. Я не боюсь этого говорить.

– Из-за чего именно переживаете?

– Мне очень трудно себе представить, что наши республики теперь «иностранные». Ведь когда-то мы все были вместе. В Берлине я встречаю моих грузинских друзей. Мы обсуждаем то, что происходит сегодня и в Германии, и у нас, мы смеемся над этим, это ведь смешно. Это все какая-то нехорошая политика. А тогда, когда уезжал, было тяжело, но я знал, что если останусь, то сойду с ума. Вот уже 12 лет я так и живу – полгода здесь, полгода там. Какое-то время как свободный художник жил в Риме.

– У вас была когда-нибудь идея сделать кино о том, как человеку плохо на чужой земле?

– Конечно, и мы часто с моим продюсером Карлом Баумгартнером об этом говорим. Баумгартнер – продюсер Эмира Кустурицы, Джима Джармуша, Аки Каурисмяки, Миры Наир. У меня, конечно, есть внутреннее желание сделать такой фильм, но я не могу найти историю. Это ведь должно быть глубокое современное кино о том, как было, что стало, кем мы будем. И я не хочу, чтобы это был скучный роман.

– Очень интересно этнические конфликты показаны в фильме Вадима Перельмана «Дом из песка и тумана», но его герой-чужак – араб, который для Америки враг априори, тем более что его просто отличить по внешним данным. У русских такой проблемы нет. На чем, по-вашему, может строится драматургический конфликт, например, «русский в Берлине», кроме традиционной тоски по родине? Здесь ведь огромная русская диаспора?

– Я думаю, самая большая в Европе. Берлин – особый случай. Он ведь много лет был советским. Тут, кстати, очень много наших ветеранов. Мы с моим приятелем-репортером смонтировали два фильма – «Взятие Берлина» и «Суд». Их показывали 9 мая. Посмотреть их здесь собиралось такое количество наших ветеранов, что я просто обалдел, когда увидел – сколько их. Тогда я почувствовал, насколько это наш город. А для меня лично он очень дорог, поскольку мой дедушка в 45-м был здесь, работал в комендатуре Берлина. И для многих людей, которые здесь существуют, очень важны эти следы, оставленные здесь родными людьми.

– Многие русские считают, что Берлин – это «наш город». Немцы не испытывают раздражения из-за этого?

– Нет, такое еще можно встретить где-нибудь в Мюнхене, а в Берлине никакого «Берлин – для берлинцев» нет. Здесь нет агрессии, здесь в людях на политическом уровне воспитывают терпимость. В этом городе живут 500 тысяч турок, и они все легко адаптируются. Конечно, проблемы есть, но это обычные проблемы людей, которые приезжают в другой город, например, из Киева в Москву. Но Москва более динамичная, агрессивная, она перепахивает человека, если он слабый. А здесь все создано для того, чтобы человек адаптировался. Жил с этой культурой, с этим языком.

– Вы рисуете какую-то идиллическую картину…

– Нет-нет, здесь, конечно, достаточно драм, связанных с российскими немцами, особенно с молодежью. Они собираются человек по сто, создают «бригады» и дерутся – с турками, с албанцами. Эти подростки приехали, скажем, из Казахстана, говорят по-русски, но в то же время у них есть немецкие паспорта. Вот это интересная тема, на самом деле. Это ведь и есть пример тяжелой адаптации. Эти люди из степей сразу оказываются в столице – как им быть, что делать? Это серьезная проблема в плане социального существования. Для меня же она очень интересна в плане исследования.

– То есть неофашистские движения – это уже не немцы, а русские?

– Немецкие тоже, конечно, есть, но они с нашими не связаны, они сами по себе. Проблема наших в том, что они до конца идут. У немцев есть, как они сами говорят, «фирзихерунг» (Versicherung) – страховка, они границы дозволенного понимают, наши же не останавливаются. Но знаете, здесь очень сильная, авторитетная и активная интеллигенция. Она пытается участвовать в жизни страны и помогать адаптироваться приезжим. Если что-то произойдет на улице с турецким или арабским парнем, то очень много людей выйдет на демонстрацию. Я бы хотел, чтобы и у нас такое было, чтобы российская интеллигенция тоже поняла, что не все кавказское население – это плохо, что мирных людей надо защищать. Вспомните, когда к власти в Австрии пришел фашиствующий человек, сколько людей поехали туда протестовать – и актеры, и режиссеры, и писатели из разных стран. Приезжали, протестовали и вынудили этого человека уйти в отставку.

– Могли бы вы назвать какие-нибудь примеры удачных российских картин, связанных с проблемой «чужака»?

– Нет, не мог бы. У нас есть несколько картин о Чечне – «Война», «Кавказская рулетка», «Убойная сила в Чечне», но это не то кино, которое исследует проблему. В этом кино чеченский фон использован в коммерческих целях. В них нет серьезного анализа. Там только маски – маска террориста, маска героя. Я же хотел бы увидеть фильм, который на, допустим, чеченском материале отражал бы проблемы всего мира. «Проблему Отелло», будем так говорить. Вот я часто думаю, в чем проблема Отелло? Не в том, что Дездемона изменила, а в том, что он – чужой. Он был генералом, большим человеком, но при этом он был чужаком. А измена-неизмена Дездемоны – ничего не значит.

– Как вы думаете, почему конкурс Берлинского кинофестиваля уже четыре года обходится без российского кино?

– По этому поводу я, честно говоря, даже поругался с руководством фестиваля. Я пришел к ним и говорю: «Что же происходит? Сделайте тогда уж официальное заявление, что фильмы из бывшего Советского Союза, в том числе из России, мы не берем». Они говорят: «Нет-нет-нет, не в этом дело, просто российские фильмы для нас немножко маленькие». Я спрашиваю: «Как это, маленькие?» То есть я чувствую какое-то предвзятое отношение к нам, игнорирование. И это не только России касается. Новый комитет Берлинского фестиваля смотрит больше в сторону Европы и Америки. А Восточная Европа и Восток немножко поприжаты. И я не верю, что там нет хороших картин.

– Постоянный девиз Берлинского фестиваля «Стремление к толерантности» – часть общей политики Германии?

– Думаю, да. Здесь ведь была определенная субкультура, связанная с политическим режимом. А когда все это разрушилось, появилось новое ощущение культуры – это самое стремление к терпимости, замешанное на страхе от возможности повторения истории. У этих процессов есть свои и плюсы, и плюсы. Потому что появляются некоторые умники, которые доводят ситуацию до абсурда, которые маниакально следят за мельчайшими проявлениями агрессии во всех точках земного шара. В Германии же диктатура закона поставлена во главу угла. Страна очень быстро восстановилась после объединения, и теперь здесь такой порядок, что не дай бог – шаг вправо, шаг влево – сразу придет налоговая полиция.

– На прошлогоднем Берлинском фестивале публика аплодировала сериалу «Бригада». В сознании немцев Россия продолжает оставаться бандитской, мафиозной страной?

– К сожалению, да. Конечно, на каждом социальном уровне все индивидуально. Но очень часто, встречаясь с писателями или с политиками, мне приходится объяснять, что теперь все по-другому. На самом деле сейчас имидж нашей страны заметно улучшился, а года два-три назад ситуация была ужасной. С русским паспортом невозможно было квартиру снять. Немцы говорили: «Вы очень хороший, замечательный человек, но вдруг ваши друзья с кем-то связаны, или друзья ваших друзей, а вы об этом даже не знаете?» Вообще имидж страны – это очень важно. Почему на том же Берлинском фестивале нет русского вечера?! В Берлине огромная русская диаспора, самая большая в Европе. Многие из русских немцев сделали здесь карьеру, и они готовы материально обеспечивать формирование имиджа России.

– Что им мешает?

– Это новая идея, ее нужно обговорить с руководством Минкульта. Надо чтобы актеры и режиссеры приезжали независимо от того, есть наши фильмы здесь или нет. Фильмов может и не быть, но будет вечер, куда всем будет приятно прийти и про который будут потом говорить, как про что-то важное и значительное.

– В какой стадии находится производство вашей новой картины «Живая рыба»?

– Это очень большая картина российско-немецко-французско-английская. Ее главные продюсеры Карл Баумгартнер и Клоди Оссар, которая сделала «Деликатесы» и «Амели». С нашей стороны продюсерами выступают Сергей Мелькумов и Елена Яцура. Сниматься будут Олег Янковский, Константин Хабенский и Мориц Бляйбтрой. После «Лунного папы» он – немецкая мега-звезда – стал агентом нашей страны в Германии. Вот на чем строится имидж страны. А главную роль сыграет Эва Грин, которая снималась у Бернардо Бертолуччи в «Мечтателях». Она очень поднялась теперь, сейчас снимается и у Ридли Скота. Начнем снимать летом в Коктебеле. Сейчас там строим огромные декорации. Больше пока говорить не хочу – боюсь сглазить.

Справка «НИ»

Бахтиер ХУДОЙНАЗАРОВ родился в 1965 году в Душанбе (Таджикистан). Работал помощником режиссера на киностудии «Таджикфильм», корреспондентом радио и ТВ. В 1989 году окончил ВГИК им. С.А. Герасимова (мастерская И. Таланкина). С 1992 года живет в Берлине. Снял фильмы «Шутники» (1985); «Веришь не веришь» (1989); «Братан» (1991) – Гран-при международного кинофестиваля в Мангейме (Германия), приз за лучший фильм на международном кинофестивале в Турине; «Кош ба кош» (1993) – «Серебряный лев» на кинофестивале в Венеции; «Лунный папа» (1999) открывал фестиваль во Фрибурге в 2000 году; «Шик» (он же «Гуччи», или «Костюм», 2002) – картина завоевала специальный приз жюри и приз за «лучший художественный вклад» на 16-м Международном кинофестивале в Токио в 2003 году.