Продажное искусство

За избитым советским лозунгом «искусство принадлежит народу», как теперь уже ясно, скрывалось отчуждение искусства от народа. Народу – значит, никому. Оттого арт-рынок был понятием глубоко чуждым советскому строю. Творцы (члены Союза художников) создавали что-то «вечное» – изначально нацеленное на музеи, тогда как рядовые советские граждане для украшения быта (а потребность эта неистребима) покупали типичный кич и ширпотреб: бархатные коврики, гипсовые рельефы и репродукции Шишкина с Левитаном.

Перестройка изменила только верхи: художественный мир расслоился на «актуальное» искусство и ретроградов, продолжавших культивировать реализм с академизмом (конечно, с поправкой на новые веяния, как у Зураба Церетели). Удивительно, что подо всеми этими арт-катаклизмами не было базиса – людей, готовых покупать современное искусство. Были друзья художников, ставшие их же коллекционерами, были спонсоры, нехотя дававшие деньги на выставки, были, наконец, немногие крохи, перепадавшие от фондов и музеев. Находясь вдали от покупателя, художники сами не слишком о его интересах заботились. Наверное, поэтому лучшее, что породило перестроечное искусство, – это инсталляция (ее классик – Илья Кабаков) и перфоманс (к примеру, человек-собака Олега Кулика), то есть вещи совсем не для дома и не для покупки.

Только сегодня, по признанию кураторов главных московских галерей, начинают появляться конъюнктура арт-рынка и «средний покупатель». Его портрет типичен для любой европейской страны: это человек, способный потратить 2 тысячи долларов на живописную работу или фотографию из новой галерейной коллекции. Это человек, с квартирой после евроремонта, готовый приобрести «нечто стильное», а не арбатско-измайловскую копию Рубенса. По мнению экспертов, главное, что пока отваживаются покупать «средние россияне», – патентованные фотографии. В среднем авторский снимок, например, чрезвычайно модных сейчас Игоря Мухина или Владимира Клавихо стоит порядка одной тысячи долларов. При том успех Мухина – ночная Москва, а Клавихо – модельный глянец, заретушированный под старину.

Случаются, правда, и странные предпочтения. Так, сотрудники галереи «Файн Арт» признавались обозревателю «Новых Известий», что у них буквально «смели» гомоэротические снимки Сержа Головача. Видимо, модная тема нетрадиционной любви тут же поднимает статус коллекционера.

Что касается живописи, дела обстоят сложнее. Не только потому, что она дороже – в среднем картина стоит 2–3 тысячи долларов, но и потому, что отсутствует элементарная культура выбора. В России почти нет того, что на мировом рынке именуется modern art: уже признанный и почти антикварный набор имен второй половины ХХ века (Уорхолл, Лихтенштейн, Шагал). Они слишком дороги (от 10 тысяч долларов). Эту нишу пытаются закрыть отечественные нонконформисты: работы Шемякина и Крапивницкого и Зверева до сих пор самый ходовой товар, цены на который приближаются к 5 тысячам долларов за картину. Среди постперестроечных живописцев популярны Владимир Дубосарский и Александр Виноградов с их полотнами, подражающими сталинскому реализму, и изящный и чрезвычайно плодовитый Константин Батынков (один из «митьков»).

Только сегодня начинают появляться издания, которые хоть как-то ориентируют потенциального покупателя современного искусства. Лондонское издательство выпустило справочник, где попыталось представить реальные цены на российские произведения. Первый блин, конечно, вышел комом: больше половины художников не дали расценки, у других разброс цен оказался слишком велик (Шемякин – от 5 до 20 тысяч долларов), а многие попросту отсутствуют (нет, например, того же Церетели – видимо, его работы бесценны). Впрочем, один верный вывод лондонские эксперты все-таки сделали, заявив во введении, что «многие российские художники не стоят того, что они о себе заявляют». Наверное, это камень в огород Александра Шилова, поклонники которого утверждают, что его картины продаются за сотни тысяч долларов. На самом деле единственная его картина на западном аукционе была продана за 10 тысяч долларов.