Проповедь грешницы

Шинед О’Коннор – певица, мягко говоря, необычная. До того как попасть на музыкальный Олимп, она «отметилась» в подростковой колонии, а впоследствии список ее музыкальных достижений всегда шел по меньшей мере вровень со списком скандалов. То она разрывает в прямом эфире портрет Папы Римского, то объявляет себя лесбиянкой, после чего запросто выходит замуж, то выступает в поддержку Ирландской республиканской армии... Сценический костюм – сплошь балахоны, голова – обрита почти наголо. Словом, эдакая «альтернативная Мадонна» – такая же скандальная, но наоборот. В миноре. О’Коннор до сих пор воспринимают как то ли «преподобную», то ли юродивую, но в целом – как личность «не от мира сего». И вроде бы поэтому она нам всем и интересна.

Однако в сегодняшней Москве, когда к нам практически ежедневно приезжают знаковые западные музыканты с тоннами оборудования, и часами перед концертом настраивают звук, мало собрать вместительный клуб и быть в нем просто «преподобной». О’Коннор, безусловно, не лишенная таланта и вокальных данных, показала столичным меломанам одну себя. С ней вышли на сцену два музыканта, один из которых играл на акустической гитаре, а второй периодически менял гитару на клавишные, но их задача состояла лишь в том, чтобы создать концерту блеклый фон. Изредка и сама миссис О’Коннор брала в руки еще одну гитару, и акустическое гитарное трио – это было максимум, что зрители могли услышать.

Англоязычная лирика вряд ли могла быть до конца понятной российской аудитории. И дело тут даже не столько в языковом барьере, сколько в барьере духовном и эстетическом. Бесформенной в этот вечер была не только одежда артистки. Бесформенным было все – образы, звуки, эмоции... Решительности, с которой она уничтожала Папу Римского, видно не было даже на горизонте. Шинед, в сплошном миноре певшая о семье и любви, была скучна местами до занудности. Если бы на сцену модной концертной площадки в этот вечер вышел средней руки представитель российской авторской песни, этакий завсегдатай Грушинского фестиваля, он смотрелся бы более интересно. Он, может быть, например, пошутил бы о чем-нибудь или спел бы о чем-то родном. Ирландка тоже хотела выразить что-то свое, из глубин, так сказать, загадочной души, но почему-то не подумала, что выглядит нелепо перед тысячью человек, стоящих на танцполе, явно уставших от такой «концепции», но тщетно пытающихся себя убедить в том, что это очень круто.

Хиты О’Коннор (в первую очередь Nothing Compares 2 U) наша публика, конечно, узнавала. Аплодировала. В ответ получала механическое Thank You и новую балладу с нулевой энергетикой. Казалось, что если артистка будет брать все время только один аккорд, от этого мало что изменится. В конце концов, пение на одной ноте тоже можно объяснить эпатажем, потребностью в самовыражении и найти в этом нечто символическое: скажем, примитивизм окружающего мира.

Если уж ирландка вступила на скользкую дорожку «душевного минимализма», ей есть, к чему стремиться. Можно пойти дальше: например, избавиться от последних аккомпаниаторов и микрофона. И вообще уехать в лес, спилить себе бревно и красивым голосом петь гимны любви чистому небу. Но, как сказал в приватном разговоре один коллега про Жанну Агузарову, «когда речь заходит о деньгах, Жанна моментально возвращается с Марса». Похоже, история с концептуальной ирландкой – случай из этой же серии.