Posted 26 января 2014,, 20:00

Published 26 января 2014,, 20:00

Modified 8 марта, 04:47

Updated 8 марта, 04:47

Победа и беда

Победа и беда

26 января 2014, 20:00
Два одноактных балета показала в столице труппа Мариинского театра. Это Concerto DSCH и «Весна Священная». Гастроли прошли на Исторической сцене Большого театра.

Хореограф Алексей Ратманский поставил балет Concerto DSCH сначала в Америке, где он постоянно работает, а потом в Петербурге, взяв за основу Второй фортепианный концерт Шостаковича, который был написан как подарок к 19-летию его сына Максима, да еще в 1957 году, когда страна радовалась политической «оттепели». Соединив зарядку и дружеские подначки, летние прогулки на пляже и зов первой любви, постановщик внедрил смесь в недра классического танца. Танец приобрел свободу – в смысле отсутствия помпезной торжественности и заведомой правильности. Это не отменяет, конечно, строгих правил исполнения, когда стопы должны быть развернуты, а колени вытянуты, но придает канону живой оттенок вечного поиска.

В первой части балета публика наблюдает, как, волей Ратманского, фуэте или пируэт обнажают несомненные связи со спортом, а игрушечные конфликты и беззлобные недоразумения заканчиваются общим порывом и солнечным согласием. Когда молодежь с энтузиазмом встретится, активно познакомится и сговорится неплохо провести время, хореограф переводит действие в лирическую плоскость. Вторая, медленная, часть балета посвящена не общему, а личному: из веселой компании выделяются пары, стремящиеся остаться наедине. Разные грани любовного чувства подчинены одному настроению – невинной радости касаний. Когда все подружились до проникновенности, уединенность нарушается, и молодежь под третью, быструю часть концерта, вновь клубится вместе, излучая непрошибаемую уверенность в счастливом будущем. Главную лирическую пару поддерживает и оттеняет пара «с юмором», как в советских кинокомедиях. На сцене вырисовывается точный портрет музыки и обобщенный образ Москвы 1930-х, а может, 1950-х годов – тот, что был на физкультурных парадах и комсомольских плакатах. Это, в сущности, вторая серия балета Ратманского «Светлый ручей». Главная прелесть второй серии та же, что и первой, – в изысканности классических комбинаций и почти неуловимой насмешке над советским победным энтузиазмом, выстроенным по формуле «в здоровом теле – здоровый дух». Ратманский одновременно и насмешничает, и восхищается – как современный, погрязший в самокопании человек может восхититься психологическим уютом цельности без рефлексии.

«Весна священная» в постановке Саши Вальц – программный (как и положено современному танцу) антипод творению Ратманского. Единственное сходство – и там, и там царит группа, а не солисты, притом что проследить работу последних тоже не составляет труда. У Ратманского бросается в глаза красивая, размеренная, чуть насмешливая форма, через соответствие канонам которой проявляется гармоническое содержание. У Вальц внешнюю сторону как будто заслоняет непричесанное, интенсивное, яростное, а главное – непредсказуемое нутро, которое образует непредсказуемый – по замыслу – пластический рисунок. У Ратманского рулит телесная стерильность, даже в моменты любовных сцен (почтительное ухаживание, не более того), легкость подвижных ног и восторг полетов в воздухе. У Вальц в каждый момент танца доминирует неприкрытое плотское усилие, как будто душа еще не выделилась из тела, на ногах путы, а тело никогда не оторвется от земли. Она не оставляет ничего от буквальности либретто самого знаменитого балета Стравинского. Нет здесь ни языческих идолов в декорациях, ни древних славян в лаптях, ни конкретного обряда весеннего жертвоприношения для пущей урожайности и обильного плодородия. Но принцип ритуальности сохранен, только перенесен в метафорическую плоскость. В этот ритуал без начала и конца просто впадают: мужчины то жадно отлавливают девиц под грохот барабанов, то медлят в долгом стопоре. Женщины то полусонные и вялые, то взбудораженные: Вальц отрабатывает меняющиеся темпы музыки. Есть и принесенная в жертву героиня с двоякой ролью. Она напоминает о первобытной архаике, когда толпе нужно было умилостивить страшных богов, и о современном раскладе (феминистки типа Вальц не устают напоминать: женщина и до сих пор во многом – крайняя).

Персонажи «Весны» словно сгорают на невидимом огне, ежесекундно рождаясь заново. Здесь скачут на четвереньках, «ездят» на ягодицах, ползают на коленях, сосредоточенно сопя, и норовят оторвать партнеру голову. Колышущаяся масса периодически – и как бы спонтанно – распадается на асимметричные группы. Правда, чем дальше, тем больше балет напоминает не структурированный хаос, а композиционно рыхлый сумбур, вышедший из-под авторского контроля. Действие топчется на месте в прямом и переносном смысле, наплывы повторяющейся пластики тоже начинают утомлять.

Гастроли Мариинского театра в Москве, проведенные фестивалем «Золотая маска», показали, что сильной стороной питерской балетной школы, как и прежде, остается классика. Если в балете Ратманского артисты чувствовали себя как дома, то у Вальц они все-таки пребывали в гостях. Да и как иначе, если Ратманский физически и психологически строит балет на идеальности, столь характерной для привычного в России классического танца, а Вальц, наоборот, стремится идеальность выбить – из ног и, самое главное, из голов. Впрочем, определенный градус спонтанного озверения, необходимый для мира «Весны священной», все же был достигнут. И когда Избранницу в кричаще-лиловом платье выталкивала на смерть беснующаяся толпа, верилось, что Вальц справилась хотя бы с одной задачей – убрать у российских танцовщиков страх быть некрасивыми.

"