Художник Клара Голицына

– Клара Николаевна, картины, написанные в этом году и представленные на выставке, отличаются от предыдущих ваших работ особой напряженностью, жесткостью – это выражается и в цветовом решении, и в движении мазка…

– Я, как антенна, ощущаю время, и оно выражается в моих работах. Меня как бы самой не существует, и я ничего специально не придумываю. На этой выставке представлены картины, написанные в течение 2012 года. А самые яркие события в этом году – протестные акции и процесс Pussy Riot. Это и отразилось опосредованно на моих работах. Отсюда напряженность и черно-красный цвет. Много лет в нашей стране не было столь мощных протестных явлений, много лет не было такого массового выхода людей на улицы Москвы. И на художнике все это не может не отразиться. Время сейчас меняется мгновенно, поэтому также быстро изменяется моя живопись.

– Многие художники, особенно западные, причислили Pussy Riot к своему цеху. На ваш взгляд, можно ли считать этот, по сути, политический жест искусством?

– Дело в том, что существует направление акционизм, в котором, например, работают Кулик, Виноградов, на Западе – Херст и многие другие. Конечно, их можно отнести именно к этому направлению, почему бы и нет?.. Но многие художники вообще не признают акционизм как искусство, то есть вопрос спорный... Разбираться в этом – дело искусствоведов и времени. В свою очередь я не отрицаю акционизм как направление. А куда денешься?.. Отрицай не отрицай, а оно есть.

– Вы участвуете во многих выставках. Что могли бы сказать о современных молодых художниках? Русское современное искусство мало представлено на Западе. По вашему мнению, почему на него нет спроса?

– У нас просто все позже началось, мы были долго закрытой страной, поэтому мы, естественно, отстаем от каких-то мировых художественных тенденций. Хорошо помню одну международную выставку в Сокольниках, кажется, это были годы хрущевской оттепели. На выставке также работал отдел книги, где были представлены альбомы о творчестве западных художников, о которых мы тогда практически ничего не знали. В первый день работы экспозиции на стендах еще лежали все книги, среди них Пикассо, Руо и многие другие. Во второе мое посещение выставки обложки книг были уже намертво прибиты гвоздями к полкам, а в третий визит от альбомов остались одни лишь корочки на гвоздях – все нутро было вырвано. Что поделаешь, от страшного дефицита и жажды знания «другого» искусства наши художники просто утаскивали книги.

– За время вашего творческого пути в стране сменилось, если быть точной, девять политических лидеров. В какое время работалось легче? Когда было интереснее?

– Сейчас, конечно, легче. До 2002 года я не состояла в МОСХе (Московский союз художников. – «НИ»). Поэтому занималась живописью абсолютно независимо от каких-то установок. Но на выставки меня не брали за формализм. Только в 1976 году открылась отдушина на Малой Грузинской, где я и начала участвовать в авангардистских выставках, параллельно работая по восемь часов художником в конструкторском бюро Челомея. А сейчас вообще красота. Но официальным художникам, состоявшим тогда в МОСХе, было неплохо – у них были заказы, они ездили по России. Но я не могла примкнуть к этому направлению. Я всегда делала то, что хотела, на заказ никогда не работала.

– В письмах к мужу, актеру и художнику Ивану Голицыну, вы не раз подчеркиваете, как важно ощущать жизнь, современность, быть включенным в процесс. Как вы считаете, искусство это всегда реакция на действительность?

– Вы знаете, это сложный вопрос. Есть художники, которых, наверное, можно назвать интровертами. Они богаты сами по себе, например, Моранди. У них искусство из «собственного нутра» идет. Их живопись с годами не меняется в стиле, они существуют в себе. А есть экстраверты, которых самих как бы не существует, скорее, их можно назвать медиаторами, через которых говорит мир, вот их искусство с годами, наоборот, меняется. Я, наверно, к таким отношусь.

– Поправьте меня, пожалуйста, если я ошибаюсь. Мне показалось, что вы всегда держались в стороне от художественной, как говорят сегодня, тусовки. Вроде и в ней, но в то же время как-то обособленно…

– Верно. Во-первых, нам с Иваном некогда было – он работал в театре, а я по восемь часов в почтовом ящике, поэтому тусоваться не было времени. Я оторвалась от своего поколения – Немухин, Рабин, хоть и выставлялась на Малой Грузинской – единственной в то время площадке для неофициальных художников. Потом примкнула к более молодым, вот сейчас снова принимаю участие в выставках молодых художников. То есть я как бы кочую, все время оказываясь среди молодых, а общения с моим поколением я не поддерживаю. Лучшие его представители уже поднялись на высоты, что называется, стали классиками. От среднего тоже оторвалась, поскольку часто бывает, что, достигнув определенного уровня, художники останавливаются в своих поисках. А мне интересно все время двигаться и развиваться.

– Мне понравилась ваша мысль в переписке с мужем о том, что есть художники – производители и исследователи. Например, вы пишете, что Леонардо и Пикассо – исследователи, а Рафаэль и Рубенс – производители картин. А вам что сейчас интереснее – быть исследователем или производителем?

– Мне все время хотелось, скорее, производить, а Иван был анализатором. Он меня всегда направлял в сторону овладения мастерством, тянул в учебу, а мне хотелось творить, творить, и я постоянно отбрыкивалась. Я очень ему благодарна. Так, я могла остановиться на 1968 году, и была бы такой художницей, которую вы видели в Третьяковке (картина «Любовь»), а мне интересно быть разной. Я не представляю, как можно делать одно и то же. Я все время меняюсь. Но, конечно, мое творчество можно разделить на определенные этапы. Например, сейчас у меня началась целая эпоха с линиями, которая так и продолжается по сей день. Началась она где-то с 2000-х, когда я стала терять слух и перестала иметь возможность слушать музыку, хотя рок могу, а мелодичная музыка у меня искажается, даже несмотря на слуховой аппарат. А без музыки как существовать?.. Поэтому у меня интуитивно организм нашел способ заменить музыку ритмом линий.

– И в новой серии «Обнаженные», тоже представленной на выставке, все состоит из линий. Как возникла эта группа работ?

– Мне знакомый фотограф предложил сделать серию обнаженных и прислал натурщицу. Она мне один раз попозировала, а потом я уже без натуры сделала разных обнаженных. Это чисто дело случая было. А знаете, какой мой девиз? Случай, экспромт, свобода.