Posted 25 ноября 2010,, 21:00
Published 25 ноября 2010,, 21:00
Modified 8 марта, 02:14
Updated 8 марта, 02:14
Актриса Вера Глаголева
– В своей последней картине вы обратились к теме, которая при советском строе находилась под запретом, а в постсоветское время почти не была востребована: речь идет о советских женщинах, осужденных за то, что спали с немецко-фашистскими захватчиками. А вы вроде как оправдываете изменниц родины и тем самым осуждаете самый гуманный в мире советский суд...
– Вообще-то мы не осуждаем и не оправдываем. Мы только даем зрителям возможность познакомиться с судьбами этих женщин, узнать, что толкнуло их на близость с немцами, и вынести собственное суждение. Мне кажется, что эти женщины достойны сострадания.
– А в каком случае вы могли бы сказать, что женщина, вступившая в сексуальные отношения с врагом, не достойна сочувствия?
– Скажем, если бы она так поступила потому, что хотела приспособиться и быть в порядке при оккупационном режиме. Это я бы назвала проституцией и предательством. Не знаю, стоит ли за это отдавать под суд, но у меня такое поведение вызывает моральное осуждение. Жить с оккупантом ради дополнительного пайка, ради вина, шоколада и тушенки – если не преступление, то большой грех. Однако наши героини от него свободны.
– Были ли возражения против того, как в фильме показано то время?
– Мы не претендовали на то, что условия в нашем фильме типичны. Это ведь не Колыма и не каторжные работы, это ссылка, лагерь у них впереди. Но разве они вообще заслужили наказание? Мне кажется, что основная масса зрителей – и у нас, и за рубежом – приняла нашу позицию. В то же время чувствовалось, что картина задевает гражданские струны. Одна журналистка призналась мне, что поругалась с мужем, который вдруг заявил, что на месте нашего героя-майора отпустил бы всех героинь, кроме одной – той, которая полюбила немца. Любовь к врагу, по его мнению, преступна. Хотя этот немец – тоже жертва войны, призывник, которого погнали на фронт.
– А вы бы отпустили всех?
– Конечно.
– Главный герой фильма «12», он же второе «я» Никиты Михалкова, сказал, что у нас лучше сидеть в тюрьме, чем подвергнуться расправе на свободе. Но у меня к вам контрвопрос. В этом году Московский кинофестиваль открывался картиной Клода Лелюша «Женщина и ее мужчины», героиня которой, живя в оккупированном Париже, со страстью отдается высокопоставленному нацисту, карающему участников Сопротивления. Что вы подумали о режиссере, который не скрывает своего восхищения ею?
– Картина Лелюша показалась мне такой же несимпатичной, как его героиня, которая сегодня спит с фашистским офицером, а завтра с двумя американскими солдатами. Что она нашла в этом убийце, который уничтожает ее соотечественников? Что привлекательного в ее поведении? Почему режиссер предлагает нам ей сочувствовать? И не просто сочувствовать, а восхищаться и любоваться ею?
– А почему вы предлагали нам сочувствовать героине вашего фильма «Заказ», которая, как, кстати, и героиня «Чердачной истории» Галины Евтушенко, тоже испытывает влечение к убийце?
– Герой нашей картины – не обычный убийца. Это профессионал, который действует по заданию.
– Для вас есть разница, на кого работает киллер?
– Конечно. Одно дело – убивать ради денег и другое – выполняя долг перед государством.
– А вам не кажется, что государство – не более чем слово, которым прикрываются его органы, ликвидирующие тех, кто им неугоден?
– В «Заказе» все не совсем так, как вы считаете. Наш герой тяготится своей профессией, и встреча с героиней только усугубляет его внутренний разлад. Потом, в конце фильма он фактически навлекает на себя смерть, то есть расплачивается за то, что сделал. Кроме того, героиня испытывает не сексуальное влечение, а ужас от мысли, что привлекший ее внимание мужчина причастен к смерти других людей.
– Значит, в данном случае ужас – такой сексуальный возбудитель, влияние которого скрыто не только от героини, но и от автора.
– Но не от вас, как я вижу.
– Критик не критик, если он не психоаналитик. А могли бы вы назвать свой любимый фильм о любви, которая не связана со смертью?
– «Влюбленные» с Мэрил Стрип и Робертом Де Ниро. Тончайшая картина, в которой замечательно играют не только главные герои, но и исполнители второго плана – Харви Кейтель и актриса в роли жены героя Де Ниро. Под влиянием этой картины я сняла «Чертово колесо» с Ильей Шакуновым и Аленой Бабенко.
– Увы, не видел…
– Я бы дала вам диск, но знаю, что кинокритикам «Колесо» не нравится – они говорят, что это «гламурное кино».
– Ваша любовь к американским «Влюбленным» как-то связана с советскими «Влюбленными», где сыграли Родион Нахапетов и Анастасия Вертинская?
– Конечно. Фильм Эльера Ишмухамедова уже стал классикой. Его можно смотреть много раз, открывая для себя что-то новое.
– От чего зависит успех любовного фильма?
– Мне кажется, от того, насколько удастся выразить и передать зрителям чувства, охватившие героев. Здесь очень важны детали, нюансы. Чем их больше, тем лучше, потому что разных людей тянет друг к другу по разным причинам, и каждый увидит что-то свое.
– Ну да, для ловли зрителей сеть эффективней удочки. Можно спросить, что «цепляет» лично вас? Прикосновение, взгляд, улыбка, все сразу?
– Отношение. То, как мужчина ко мне относится. Мне нравятся интеллектуально развитые мужчины – с ними интересно общаться. Все-таки инстинкт, о котором мы говорили, для меня не основной.
– А, «Основной инстинкт» – не для вас. Но вот внешность... Мужчины нередко выбирают жену по своей матери, хотя надежнее по теще. Был ли у вас когда-нибудь конкретный мужской образец?
– Никогда не задумывалась. В детстве я дружила с приятелями моего старшего брата, играла в их игры. Когда смотрела «Неуловимых мстителей», мне хотелось быть на месте Ксанки. «Как же ей повезло, что она носится на лошади!» – думала я.
– Вам бы кавалерист-девицей в «Гусарскую балладу»...
– Между прочим, однажды я сыграла такую девицу в советско-мексиканском фильме «Эсперанса». Еще мне в детстве нравились фильмы про индейцев с Гойко Митичем. И мне как-то пришло в голову, что ведь оба моих мужа, Родион и Кирилл, – того же типа.
– Когда вы смотрите фильм о любви, то смотрите его как зрительница, как актриса или как режиссер? Отождествляете себя с героиней, думаете о том, как бы вы это сыграли, или о том, как бы вы это поставили?
– Сейчас смотрю как режиссер.
– Когда вы впервые подумали о режиссуре?
– Вероятно, когда снималась у Родиона в его первой картине «На край света». Помню, как сидела с ним в монтажной, как мне нравился процесс монтажа кинопленки. Я сидела на монтаже и на картине «Не стреляйте в белых лебедей». Но больше всего в жизни мне хотелось подбирать актеров...
– Быть ассистентом по кастингу?!
– Представьте себе. Почему-то особенно хотелось отбирать малышей на детские роли.
– Не скрыта ли тут жажда власти? Этого взяла, этого взяла, а вон того не взяла – он мал, не дорос, мне цветочков не принес...
– Оставьте свой психоанализ. Все гораздо проще. Когда я училась классе в девятом, к нам приехал режиссер из Одессы искать маленьких исполнителей, и меня попросили ему помочь. Это оказалось захватывающим делом. Не отсеять ребенка, а найти – вот в чем радость. Открыть то, чего никто не замечал. Для себя, для других, для него самого. Отсев – наоборот, мучительная проблема. Поэтому я стараюсь не делать проб. Если запускаюсь, то уже знаю, кто у меня будет играть главные роли, и уже под них приглашать остальных. Мне очень тяжело говорить актеру, что он не подошел.
– От желания стать кем-то до решения и тем более до реализации решения – обычно долгий путь. Со своими верстовыми столбами...
– Если об этом, то, конечно, важной вехой было общение с Эфросом, который очень много мне дал. А непосредственным толчком была беседа с Валентином Черных на Московском фестивале времен перестройки. Мы с ним к тому времени были хорошо знакомы, я ведь сыграла в двух фильмах по его сценариям. Он спросил, не тянет ли меня в режиссуру, и когда я ответила «да», предложил принести ему заявку на короткометражную картину. Чтобы, как он выразился, и я запомнила эти слова на всю жизнь, «не брать кота в мешке». Трехчастевого сценария я не нашла – все замахивались сразу на полный метр. К тому же мне сказали, что одну короткометражку в прокат не выпустишь и придется ждать, пока сложится альманах. Я переключилась на более длинные сюжеты и нашла такой, который совпал с моим «разводным» настроением – к тому времени я уже поняла, что Родион не вернется из Америки. Кроме того, в сценарии было настроение переходного времени – от начала 1980-х до начала 1990-х. Так появился «Сломанный свет» по сценарию Светланы Грудович.
– В то время режиссура была мужской профессией, и представительницы слабого пола еще не шли в нее таким потоком, как позже, когда даже появился термин «женское кино». Как он вам нравится?
– Мне кажется, что кино не имеет жесткой привязки к полу автора. «Женское», «мужское» – просто условные обозначения. Есть фильмы, по которым не скажешь, что их создатели – женщины. К примеру, «Восхождение» Ларисы Шепитько или «Ночной портье» Лилианы Кавани. Жесткое, даже жестокое кино. А есть «Баллада о солдате», которую я бы причислила к «женскому» типу кино...
– Думаю, что Григорий Наумович Чухрай был бы сильно удивлен, узнав об этом. Он-то был настоящим мужчиной.
– Я о том и говорю. Но ведь поэтизация войны, романтичность отношений, лирические кадры, которые остаются в памяти – все это связывается скорее с женским, чем с мужским восприятием. «Женское» и «мужское» – то же, что «мягкое» и «твердое». Желание поделиться своими чувствами – признак «женского» кино. Стремление навязать определенное отношение к тому, что показываешь – «мужской» признак. Думаю, что «Одну войну» мужчина бы снял совсем иначе. Климов или старший Герман, например...
– Интересно, вы по-разному работаете с актерами и с актрисами? Кем-то управляете больше, кем-то – меньше...
– Это тоже зависит не от пола, а от актера. Если исполнитель может придумать характер, предложить интонацию или какую-то другую краску, я иду от него и предоставляю ему свободу. Допустим, Наталье Сурковой, которая сыграла в «Одной войне» одну их главных ролей, ничего объяснять не надо. Она входит в роль со своей правдой, со своей органикой, и ничего другого тут уже не представишь. Был случай, когда мне показалось, что она взяла слишком открытую эмоцию, и я от дубля к дублю ее гасила. А потом при монтаже посмотрела – и оставила первый вариант. Когда актер убеждает меня своим видением образа, я легко отказываюсь от своих задумок. Так было с Александром Балуевым на картинах «Заказ» и «Одна война». Хотя вообще-то считаю, что обсуждение роли и спор о ней – естественная и даже необходимая часть творческого процесса. Меня радует, что все актеры картины «Одна война» получили призы на престижных кинофестивалях. А сама картина получила более 30 наград, в том числе и международных («Золотую нимфу» в Монте-Карло, главный приз за режиссуру в Каире и т.д. – «НИ»). Это огромное счастье.
– Есть браки, которые распадаются сами собой, будто умирают. А бывают драматические разрывы. Вы с Нахапетовым расстались спокойно?
– Да, но это было неприятно. Он писал из Америки хорошие письма, хотя уже жил двойной жизнью, про которую я ничего не знала. Хотя почувствовала какой-то разлад за несколько лет до расставания. Я читала плохие сценарии, которые он брал, и спрашивала: «Зачем тебе это? Это же не твой уровень!» Он злился и говорил, что так надо и что я обязана его поддерживать. Теперь понимаю, что женщина, которая живет с творческим человеком и хочет сохранить семью, должна не перечить мужу, а говорить: «Да, милый, конечно. Ты, как всегда, прав». Видимо, это и называется женской мудростью.
Cправка