Товарищи «вшкафусидящие»

Если грубо, топором написать историю русского искусства XX века, хватит и трех слов: авангард, соцреализм, концептуализм. Сначала был Малевич с «Квадратом», потом Герасимов со «Сталиным и Ворошиловым» (в народе – «Два вождя после дождя»), а затем Илья Кабаков с рисунками и инсталляциями из коммунального быта (особенно про «Вшкафусидящего Примакова»). Эдакое отрицание отрицания: реалисты отменили абстракции, а их, в свою очередь, отменили другие абстракционисты. Концептуализм, кстати, в этой спирали – самое слабое звено. Его знают намного хуже и любое сравнение с западными «-истами» наши послевоенные художники почти всегда проигрывают. Для широкого зрителя их произведения откровенно скучны и не эффектны.

Изнутри, само собой, картина выглядит сложнее, объемней. И авангард был не таким геометричным, и соцреализм не настолько махровым, и, наконец, концептуализм не настолько концептуальным. Были среди андеграундных художников те, которые совсем не отказывались от художеств. Хотя бы Анатолий Зверев с его виртуозными портретами. Поэтому когда говорят о концептуализме, постоянно делают ряд оговорок. Заявить просто, что это направление, поднявшее идею (концепт) в искусстве выше всего остального (выше композиции, цветов и теней, и прочего набора реалистической картины), уже недостаточно. Нужно точно определить его место и время.

С этого и начали кураторы проекта Александра Данилова и Елена Куприна-Ляхович. Перво-наперво привязали концептуализм к Москве. В столице электрическое поле между официозом и подпольем было намного сильнее (особенно после «бульдозерной выставки» 1974 года). Здесь активней курсировали научные и технические идеи. Острее чувствовался кризис идеологии, закончившийся перестроечным взрывом конца 1980-х. В этих условиях возникли кружки экспериментаторов, художников, которые занялись языком искусства.

Второе кураторское достижение состоит именно в том, что концептуализм показан как лаборатория идей. В этом смысле самый захватывающий раздел экспозиции совсем не тот, где выставлены произведения, а там, где зрителя погружают в атмосферу мастерских 1970–1980-х годов. Были, конечно, и показы вроде выставки в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ, но они погоды не делали. В чистой форме концептуализм рождался на окраинах: в застольных беседах или в загородных поездках.

Самыми знаковыми произведениями этих окраинных зон оказывались альбомы Ильи Кабакова (кабаковская мастерская на Чистых прудах – место во всех смыслах культовое) и снимки с загородных акций группы «Коллективные действия». И там, и здесь создавались довольно эфемерные произведения. В первом случае – абсурдистские листы, которые показывались избранному кругу соратников. Во втором – описание и фотодокументация странных действий. Искусство для своих, для круга посвященных. Попытки объяснить, что все это значит, превращают концептуализм в страшную рутину. Не избежали этого искушения и устроители нынешнего проекта: разделы «Пространство» и «Поверхности» (рефлексии по поводу картины) смотрятся не убедительно. Единственное, что и впрямь надо было отделить, – пресловутый соц-арт. Это как если бы после авангардистской полифонии на сцену вышел армейский ансамбль песни и пляски. Вещи в стиле поп (по аналоги и с американским поп-артом): Мэрилин Монро в обнимку со Сталиным, «Слава КПСС», написанный в небесах перелетными птицами, древнеримские бюсты с брежневскими орденами. Идеи на ироничном излете.

Несомненным достижением «Поля действия» оказывается его воспитательный посыл. Что греха таить: в большинстве случаев концептуализм кажется скучным набором плохо сделанных картинок и фотографий. Ему отдавали дань как заслуженному диссиденту. Памятник самому себе. И вот впервые показали его человеческое измерение. Обитаемое существо с коллективным разумом. Разумом слегка шизофренического склада, рождавшего знаки и символы, которые и сами художники до конца не понимали. Надо было сильно постараться, чтобы сегодня они кого-то взволновали. И кураторы действительно постарались: даже недостатки материала (нет вещей из крупнейших музейных собраний) они обратили в его пользу (экспозиция уже не походит на архивный чердак).

Стоит просто сравнить аналогичную экспозицию в Третьяковке, чтобы понять разницу: первая – эдакая кунсткамера окаменелостей, вторая – оранжерея живых видов. Первая усыпляет классификацией и бирками. Вторая побуждает к действию. Вселяет надежду, что когда-нибудь вновь появятся художники, которым будет наплевать на конъюнктуру и арт-рынок, построят свою башню из слоновой кости Концептуализм-2.