Мариинский «Нос»

Оперные спектакли, включенные в программу Пасхального фестиваля, преследует тотальное невезение. «Борис Годунов» Мусоргского, показанный пару лет назад на Соборной площади под открытым небом, стал испытанием для певцов, музыкантов и зрителей, несколько часов просидевших под проливным дождем. «Война и мир» Прокофьева, сыгранная в прошлом году на сцене Театра Российской армии, заметно померкла на необъятных просторах его сцены, куда запросто может выехать танк. Акустика театра тоже не слишком подошла для исполнения оперы. Не повезло и опере Шостаковича «Нос», включенной в программу нынешнего Пасхального фестиваля. После долгих переговоров Большой театр отказался предоставить Новую сцену, а другой подходящей для оперы площадки в столице просто нет. Поэтому «Нос» волей-неволей пришлось показывать на сцене Большого зала Консерватории.

Оказалось, что судить об оперной постановке по концертному исполнению – примерно то же самое, что обсуждать драматический спектакль, прослушав его радиозапись. Особенно если это опера по мотивам фантастической повести Гоголя о носе, который по необъяснимым причинам сбежал от майора Ковалева, и, наделав герою множество пакостей, внезапно вернулся на прежнее место. Сочиняя ее, Шостакович старался быть таким же авангардистом, как Мейерхольд в театре. И дополнил рассказ о злоключениях майора фрагментами из гоголевских «Записок сумасшедшего», «Ночи перед Рождеством», «Мертвых душ» и даже «Братьев Карамазовых» Достоевского.

За рамками концертной версии осталась театральная фантасмагория, которую режиссер Юрий Александров устроил на сцене Мариинки (перенести ее в Москву было физически невозможно из-за небольшого размера сцены БЗК). Остался в Петербурге огромный экран, где возникали видеопроекции: хмурое небо, холодная вода Невы или безносое лицо майора. Хранятся на складе Мариинки декорации – дома, повернутые крышами к зрителям и лежащие на боку, и крыши, распахивающиеся как створки дверей. Нос в белом саване не восставал из гроба, надев треуголку и наполеоновскую шинель. А с потолка не сползали газетные листы с портретами безносого человека. Певцы чинно сидели впереди оркестра справа и слева от дирижера и вставали, когда нужно было спеть свою реплику. Когда во втором акте оперы, где хористов и певцов больше, чем в первом, весь состав вышел на сцену, на ней стало тесно, как в перенаселенной коммунальной квартире.

Но, несмотря на это, Гергиев держал марку. Он еще больше подчеркнул музыкальные контрасты «Носа» и расставил акценты так, что музыка Шостаковича стала звучать даже авангарднее. Временами казалось, что ее сочинил один из современных молодых экспериментаторов, который решил как следует «оттянуться» и похулиганить. Певцы и оркестр отлично справились со сложной партитурой. Временами казалось, что музыкальная фантасмагория, звучащая со сцены, – плод больного воображения майора Ковалева. Исполнители так сжились со своими ролями, что играли как будто в полноценном оперном спектакле. А когда к майору (Вячеслав Сулимский) чудом вернулся нос, он вскочил со стула и стал лихо отплясывать русский танец.