Posted 24 июля 2012,, 20:00

Published 24 июля 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:43

Updated 8 марта, 05:43

Сын троих отцов в центре мироздания

Сын троих отцов в центре мироздания

24 июля 2012, 20:00
Театр «Мастерская Петра Фоменко» завершил сезон премьерой под названием «Заходите, заходите…». Впервые русский театр обратился к творчеству современного израильского писателя Меира Шалева, более 10 книг которого переведены на русский язык. Постановка по одной из многочисленных сюжетных линий его романа «Как несколько д

Примерно в середине прошлого века в деревне первых палестинских переселенцев жила прелестница Юдит, на сердце которой претендовали трое – скототорговец Глоберман, вдовец Рабинович и романтик Яков Шейнфельд. Когда у Юдит родился сын, то все трое стали претендовать и на отцовство. А более других – беззаветно влюбленный Яков, уговоривший женщину выйти за него замуж. И создал он роскошный свадебный стол, и пригласил гостей. Но невеста на свадьбу не пришла, а только прислала своего сына – вернуть жениху подвенечное платье. И никогда эта странная женщина не объяснила причины, и никому не открыла тайны рождения своего Зейде.

А Зейде («старичок» – так назвала сына Юдит, чтобы обмануть Ангела Смерти, еще одного персонажа фантасмагорической прозы Шалева) рос сыном троих отцов, и все трое принимали в нем участие. И хотя вероятность биологического отцовства Шейнфельда была наиболее сомнительной, между ним и сыном Юдит существовала определенная душевная схожесть – Яков разводил цыплят и канареек, и для Зейде орнитология стала сначала увлечением, а затем и профессией. Объединяла их и неизбывная любовь к Юдит, которую Яков упоенно поэтизировал до самой смерти. Кроме того, у Зейде именно к этому «отцу» особое отношение – ему кажется, что мать не пришла на свою свадьбу из-за его молчаливого неодобрения. Поэтому примерно раз в десять лет приходил он к Шейнфельду, выпивал с ним стопку из заветной бутылочки и слушал его рассказы о любви.

Всю эту историю мы узнаем из разговоров на кухне Шейнфельда (сценограф – Владимир Максимов), где с потолка свисают птичьи клетки, под потолком пристроились птичьи гнезда, и пение птиц, созданных, по словам Якова, для утешения человека, звучит в музыкальной атмосфере спектакля. С неба свисает качелями и верхняя кухонная полка, на которую периодически укладывается Шейнфельд как в домовину, ибо его персонаж на момент действия уже лишь герой воспоминаний своего гипотетического сына о совместных кухонных посиделках. Под этим ложем – гирлянды перцев и лука, на плите кипит кастрюля, наполняя зал духмяным ароматом, а двое ностальгирующих мужчин режут овощи и рубят мясо – варят вечный борщ, предаваясь мучительно-сладостным воспоминаниям. Реальный процесс приготовления пищи на сцене – беспроигрышный прием, добавляющий достоверности происходящему и естественным образом выстраивающий моторику актера, произносящего длинные монологи. Но в данном сценическом решении звучит еще и аллюзия на кухню как мифологический центр мироздания.

Авторы спектакля подчеркнуто-бережно отнеслись к прозе Шалева, метафорическая насыщенность и музыкальность которой воспаряет до уровня поэзии. Мужские откровения, исполненные романтической чувственности и чудачества, совсем не обытовленные, но воспевающие тайну женственности, звучат из уст персонажа Владимира Топцова (Шейнфельд), а Зейде (Николай Орловский), взрослеющий от встречи к встрече, внимает им со все большим сочувствием. Но актерский дуэт, в котором зрелый Топцов свободно «рисует» жирными мазками масляной краски и произносит несколько затянутые монологи, а неожиданный Орловский контрастно ведет свою линию акварелью, местами походит на два моноспектакля, и даже совместное приготовление пищи не играет на партнерское взаимодействие. В финале Зейде получит тарелку борща, а несколько подуставший от отсутствия событий на сцене зритель так и не получит ответов на экзистенциальные вопросы, обсуждаемые в «центре мироздания»: кто же отец Зейде? И почему Юдит не пришла на свадьбу?

"