Древо смерти

«Меланхолия» начинается невинно: молодая пара в свадебном лимузине, еле вписывающемся в повороты узкой проселочной дороги, направляется в замок к родственникам, где их уже ждут гости, чтобы отпраздновать событие. Тем не менее предчувствие скандала витает в воздухе. Во-первых, потому что «благородное семейство» и «скандал» в искусстве связаны так же прочно, как сиамские близнецы, а во-вторых, поскольку Триер не был бы Триером, если бы не испортил праздник (подобно своему ученику и другу Томасу Винтербергу, который подмочил своим героям праздник в фильме «Торжество»). В итоге героиню фильма с де-садовским именем Жюстина (Кирстен Данст) понемногу начинает нести. Она бросает гостей, отправляется в сад и писает в лунку для гольфа. Совращает сослуживца, а в благодарность за подарок (повышение по службе) произносит обличительный спич против начальника и напоследок дает отставку мужу, с которым всего час назад сладко ворковала.

Поскольку нет никаких внешних признаков, позволяющих догадаться о причине столь вызывающего поведения, остается предположить, что Жюстина знает нечто такое, чего не знают другие. И в самом деле, вскоре становится известно, что к Земле приближается планета Меланхолия, столкновение с которой грозит человечеству уничтожением, и остается допустить, что Жюстина, до которой раньше других дошло, что землянам остались считаные дни, решила прекратить социальное лицемерие и повести себя как заблагорассудится. Так проясняется одна из составляющих режиссерского замысла – показать поведение героев перед лицом смерти, но не индивидуальной, как во многих фильмах об экстремальных ситуациях, а всеобщей, причем такой, когда угрозу гибели можно оспаривать. Идея, безусловно, интересная, но ее художественная реализация вызывает слишком много нежелательных вопросов.

Космическая катастрофа в масштабах планеты, конечно, сильный ход, но кажется, что Триер сильно преуменьшил критическую способность зрительской аудитории, на которую бессознательно рассчитан его фильм, либо не нашел той меры условности, которая, скажем, в «Догвилле» позволила ему гениально избавиться от возражений, касающихся предложенных обстоятельств драмы.

Приближение смертоносной планеты – не извержение вулкана, не землетрясение, не цунами и не взрыв атомной электростанции. Это событие, которое не может не быть замечено астрономами за годы до того, как планета вторгнется в Солнечную систему, и не может не обсуждаться мировым сообществом. А уж за месяц до максимального сближения двух космических тел человечество будет строить всевозможные прогнозы – как научные, так и сугубо ненаучные.

Между тем на экране и в воображаемом внеэкранном пространстве ничто об этом не свидетельствует. Собравшееся в замке общество держится как обычно. Шеф Жюстины ни на секунду не выражает сомнения в том, что она сможет воспользоваться его подарком. А единственный кроме нее человек, который обеспокоен возможностью всепланетного катаклизма, –муж ее сестры Клер (он же хозяин замка) – не находит лучшего средства судить о видимой величине планеты, чем смотреть на нее сквозь проволочное кольцо на расстоянии вытянутой руки. Он же, поняв, что его оптимистический прогноз рушится, простейшим способом избавляет себя от личного присутствия при столкновении планет. Хотел ли Триер этим сказать, что рационализм сопряжен с малодушием, неизвестно, но в любом случае рассматриваемая сюжетная линия малообоснованна.

Поведение Жюстины в исполнении Данст, получившей за свою роль приз в Каннах, более убедительно, но не слишком интересно – по такому случаю, как конец света, девушка могла бы выкинуть что-то позабористее, чем легкие мочеполовые эксцессы и разборки с окружающими. В конце концов, смотрел же Триер «120 дней Содома и Гоморры» (точнее, Садома), снятый его учителем по части художественных провокаций Пьером-Паоло Пазолини.

Любопытно сходство между главной героиней и автором фильма, заключающееся в том, что приближение Меланхолии (в кавычках или без) подтолкнуло обоих к публичным скандалам – причем режиссер оказался радикальнее: как выразились когда-то Ильф с Петровым, «Остапа понесло». А вот актриса в обеих ситуациях, в кино и в жизни, сыграла в соответствии с принятыми нормами – и была вознаграждена.

Меланхолия, она же депрессия, сплин или вселенская хандра – состояние души, избавиться от которого хочется одним из двух способов – самоубийством или уничтожением вызвавшего ее объекта, то есть мироздания. Творческие люди использовали оба, но последний, как правило, оказывался вдвойне иллюзорным, ибо меланхолия – не лучший импульс для творчества, вследствие чего результат, то есть апокалипсическое произведение, может лишь усугубить исходное положение. Хочется надеяться, что с Триером этого не случится.

«Меланхолия» – не лучшее создание Триера, но он (как и его нынешний каннский конкурент Терренс Малик) уже давно вошел в категорию режиссеров, все творения которых, что называется, обязательны для просмотра любителями киноискусства. И не только по общим соображениям, но и потому, что многие кадры «Меланхолии» (как и маликовского «Древа жизни») полны изумительной красоты, хрупкость которой способна вызвать если не состояние, то настроение, обозначенное названием картины.