Выстоять в толпе

Самая радикальная акция Клаудии Рогге семилетней давности называлась «Толпа». Художница соорудила для грузовика стеклянный кузов-треллер и заполнила его оторванными головами кукол. Затем объехала с грузовиком главные столицы Европы, паркуя его в самых туристических местах. В дальнейшем, для усиления эффекта, кукольные головы превратились в скрюченные человеческие фигуры.

Появление кузова с головами или фигурами на оживленных городских площадях вызывало двоякое чувство: с одной стороны, вроде как аттракцион – эдакий апофеоз множественности. С другой – лысые части игрушек и выбеленные фигуры слишком откровенно намекали на кадры из концлагерей, когда узников перевозили в запломбированных вагонах. Так сгружают в кузова стройные шеренги одинаковых физкультурников, прессуют их в однородную массу.

Уйдя от перформанса в сторону чистой фотографии, Рогге попыталась сохранить тот же коллективный посыл. Ее снимки – это результат многодневных фотосессий, когда из 10 тысяч кадров с людьми, выполняющими какое-то действие, компонуется один масштабный коллаж. Самые интересные работы – как раз те, что наполнены парадоксальными эмоциями. Например, серия «Битва», сложенная из людей, бросающих друг в друга помидоры. Опять же, действо вроде как напоминает знаменитые помидорные фиесты в Испании и Италии (чем больше кинешь в соседа помидоров, тем год будет удачней). Но в черно-красном колорите Рогге этот праздник урожая превращается в кровавую бойню. То же самое с толпой в пене: здесь тебе и «пенная вечеринка», и гибель в пене морской. Журналистам и вообще всем, кто связан с бумажной работой, особенно греет душу вариант с массой народа, тонущей в газетной нарезке.

Образы множественности, космополитичной толпы, бесконечного шествия и умножения народа стали почти фирменной приметой немецкой фотографии. Тут, конечно, сразу вспоминается, Андреас Гурский, чья выставка совсем недавно прошла в Москве. Между тем Клаудиа Рогге всячески оспаривает свое родство с Гурски. И есть из-за чего. Последнего интересуют неодушевленные повторения, так сказать, законы молекул – в небоскребах мегаполисов или в стадионных действах. Его снимки можно назвать абстракциями века клонов. Рогге, напротив, очень интересует человек. Сквозь толпу она искренне продирается к личности. Ее подпитывают не только фашистские парады, сталинские шествия, но и современный немецкий театр (особенно танец). Из театра идет любовь к выразительным позам (во время сессий художница просит моделей изобразить одно и то же состояние – падать на землю, тянуться к небу, взбираться по невидимой лестнице), к «говорящим массам», сочувствие к страдающему герою.

Иногда попытки Клаудии увидеть за массой живого человека зацикливаются на умильных узорах, где обнаженные даже очень счастливы из-за своей клоновости и клановости, например, в «Райском саду», где буквально за каждой веткой притаились бесконечные адамы и евы. Иногда из толпы выделяется один человек и превращается в некую ходячую абстракцию – так возникают портреты «Преступного» или «Консервативной», «Релевантного» или «Ловящей души». Здесь уже чисто средневековый набор человеко-грехов. Получается, что обезличивает не только толпа, но и некое наложенное свыше звание (как нынче обезличены все «менеджеры» или «агенты по продажам»). В общем, после того как тебя клонировали, сжали в строе, спрессовали на сборище фанатов, намяли бока в метро, очень сложно обрести неповторимое лицо.