Posted 24 февраля 2014,, 20:00

Published 24 февраля 2014,, 20:00

Modified 8 марта, 04:31

Updated 8 марта, 04:31

Бойтесь своих желаний

Бойтесь своих желаний

24 февраля 2014, 20:00
Самая известная пьеса Теннесси Уильямса «Трамвай «Желание» вносит в репертуар театра «У Никитских Ворот» немного блюза, немного джаза и атмосферу Америки 1940-х.

Вместо занавеса – вывернутое наизнанку нечто: старая коляска и обрывки журналов, чемоданы, сумки, запчасти автомобилей. Все повязано какими-то рыболовными сетями. Как указывает автор – американская окраина. Как рисует Марк Розовский – дощатая лачуга, помойка, обочина жизни. Шар для боулинга с грохотом разбивает батарею из пустых пивных банок – партия игры в жизнь начинается. Кто-то выбьет страйк, а кому-то шара не достанется вовсе…

Аристократка из поместья «Мечта», сотканная из безграничных иллюзий на грани помешательства, Бланш (Наталья Баронина) выпархивает из тьмы зрительного зала, как мотылек на свет. Экзальтированная дамочка сразу кажется белой вороной, чем-то совершенно неуместным в этом простом деревянном антураже домика семейства Ковальских, сестры Бланш Стеллы (Наталья Калашник) и ее мужа Стэнли (Владимир Давиденко). Дама из светского общества и не подозревает, что света в этой трущобе уготовано для нее еще меньше, чем в ее прошлом.

Пространство сцены (художник Станислав Морозов) разделено на две части портьерой из тонкой ткани. По одну сторону – мирок молодой супружеской четы с двуспальной кроватью посередине. Большой, мягкой, с меняющимся по ходу действия постельным бельем. Брачное ложе – центр притяжения мужчины и женщины, где случаются «тайны двоих в темноте, и после все остальное не так уж важно». По другую сторону – гостевое пристанище Бланш. Уполовиненный диван как знак не постоянного жительства, но кратковременного привала, с совершенным отсутствием личной жизни. Но для того, чтобы витать в своих иллюзорных мирах, ей нужно не так уж много – бумажный фонарик на голую лампочку, горячая ванна, свечи и бокальчик чего-нибудь покрепче. Много бокальчиков. Но даже сквозь постоянный хмель в ее голову прорываются невыносимые кошачьи вопли, от которых хочется сбежать. Музыкальная партитура спектакля оказывается столь же неожиданной, как и занавес.

Для неотесанного Стэнли, заваливающегося на кровать в обуви, Бланш не просто незваный гость, а явление чужеродное в его предельно конкретном мире, где главный девиз: «Ни в чем себя не стеснять». Красноречивое противостояние «странствующей принцессы крови» и «грязного животного» дойдет до кульминации, когда они останутся наедине. Режиссер-постановщик выстраивает эту мизансцену как лобовое столкновение велосипеда и бензовоза. Укутанная в шубу из искусственного меха, с тиарой из стекляшек на голове, Бланш представляет собой зрелище комическое. Особенно рядом с верзилой Стэнли, задравшим ноги на стол. «Образованная женщина, интеллигентная, воспитанная, может наполнить жизнь мужчины таким богатым содержанием», – щебечет Бланш. «Пивка?!» – раздается в ответ.

Сцена изнасилования поставлена Розовским в очень лаконичной и не оставляющей двусмысленностей манере. Стэнли наступает медленно, кружит по сцене, как тигр в клетке, и трижды настигает свою жертву, пока не доводит ее до совершенного обессиливания, – и в полубессознательном состоянии она падает ему на руки. «Мы же назначили друг другу это свидание с первой встречи», – произносит Стэнли уже во мраке, укладывая Бланш на кровать. И жизнеутверждающий джаз, пронизывающий все действие, отзывается похоронным маршем для главной героини.

Режиссеру удается создать на сцене два призрачных, но четко осязаемых, различимых мира. На одной половине сцены – рыдающая на полу Бланш, в компании бутылки, при свете свечи, возвышенная и образованная, но одинокая и несчастная. На другой – прижимающаяся к любимому мужчине, ждущая от него ребенка Стелла. Розовский проводит черту между этими мирами, но от оценочности уходит. Нет в этой истории хороших и плохих, нет правых и виноватых, есть жизнь – во всем ее многообразии.

На фоне неприкосновенного текста Уильямса каждый актер претендует на соло, играет, что называется, «на сливочном масле», но ансамблевости не нарушает. Бланш Барониной по-американски «заземлена». С низковатым голосом, не выпускающая стакана из рук, она предстает вовсе не невинной птахой, а шальным ночным мотыльком, повидавшим виды и знающим толк в манипуляциях мужским видом. Вспомнить хотя бы сцену, когда буквально одним пальчиком заставляет она буйвола Стэнли послушно собрать им же раскиданные письма и повязать их розовой ленточкой. Розовский не позволяет скатиться до внешней стилизации американской жизни и самому колоритному персонажу Стэнли Ковальскому. Хотя порой его так и подмывает задрать ноги на стол, и в этом стремлении Стэнли себя не сдерживает. Актер Владимир Давиденко создает образ поляка Ковальского размашистой кистью своего темперамента. Что-то дикое, первородное, почти неандертальское сквозит в его коленопреклоненных воплях перед обиженной Стеллой, в его слизывании кондитерских розочек с именинного торта Бланш. «Но нельзя сравнивать нашего героя с Шариковым или персонажами Шукшина, – настаивает Марк Розовский, – это совсем другое». И действительно – другое. Актер Давиденко умело балансирует на грани адекватности и юродивости, играя в гротеск, но не заигрываясь до карикатуры. Глаза навыкате, таинственный полушепот – кажется, этот буйвол, играя в кошки-мышки с Бланш, может быть не менее сумасшедшим, чем она.

В грустный финал истории о том, куда приводит желание возвышенной жизни и сказочной любви, Марк Розовский пытается внести хоть капельку света. Бедняжка Бланш наконец прекращает свои истерики, затихает и, кажется, даже ждет скорейшей развязки. Уже не стесняясь этого, бредит о смерти в океане и «закруживается», закутывается, как бабочка обратно в кокон, в портьеру посреди сцены. Рушится эта граница между мирами, и все в том же белом костюме, ничуть, кажется, не изменившаяся, она обреченно возвращается в темноту зала. Только на секунду останавливая взгляд на зрителе, прощаясь и прощая всех вокруг. Во взгляде этом нет уже ни гнева, ни злобы, ни помешательства. Есть только одно предвкушение спокойствия: еще чуть-чуть – и она останется наедине со своими фантазиями. Стены сумасшедшего дома надежно защитят ее от вторжения какой бы то ни было реальности.

«Бойтесь своих желаний», – будто предупреждает нас Бланш, ибо они имеют свойство не только исполняться, но и, не исполняясь, уводить туда, откуда возврата не будет…

"