Posted 23 июня 2005,, 20:00

Published 23 июня 2005,, 20:00

Modified 8 марта, 02:35

Updated 8 марта, 02:35

Литературная кухня

Литературная кухня

23 июня 2005, 20:00
Литературная кухня

Энтони БЁРДЖЕС. «Железо, ржавое железо»
(М.: Иностранка, 2005)


Семейная хроника автора «Заводного апельсина» и «Влюбленного Шекспира». Британские война и мир двадцатого века. Одно поколение участвует в Первой мировой, другое – во Второй. Повествование переходит к детям от их отцов, когда те уже не могут активно воевать и предаваться любви – и то и другое занятие Берджес описал, не слишком стесняясь в выражениях. Следя за историей смешанных семей, он сравнил прочность разных браков, а параллельно – русскую революцию с борьбой за независимость в Уэльсе, Израиле и Каталонии. Гибель «Титаника» описал в подробностях, представив ее глазами необразованного кока – как кару божью за капиталистическую невоздержанность. В начале трагедии корабельная команда только засмеялась от того, как красиво и ладно льдина подрезала огромный корабль. Роман Берджеса захватил почти все события двадцатого века, вошедшие в учебники. Не обошлось без России, описанной, правда, весьма условно. Фамилии заимствованы у русских писателей-классиков, советская любовница британца зовется Марьей Ивановной, и автор сравнивает его героический поступок с перипетиями произведений Пушкина и Лермонтова. За этой женщиной герой впервые отплывает в советскую Россию (где Сталин собирается расстрелять бывших военнопленных) на пароходе, который, как «Титаник», везет на борту толпы будущих мертвецов. Кажется, что война никогда не кончится: если в одной части планеты людям перестает отрывать руки и ноги, судьба, зов крови или разочарование в любви переносят персонажей в еще более жуткие места. А в их кошмарных снах по-прежнему являются отмороженные пальцы пленных и судовая каша, заправленная соплями и пеплом «бычков». Парадоксально, но, может быть, человечество больно, а войны предвещают грядущее исцеление? Не человеческая жизнь, а ржавое железо «Титаника» или древнего валлийского меча становится абсолютной ценностью, символом и иконой.

Мария КОРМИЛОВА



Марина ЦВЕТАЕВА, Вадим РУДНЕВ. «Надеюсь – сговоримся легко: Письма 1933–1937 годов»
(М.: Вагриус, 2005)


Импульсивная Марина Цветаева писала письма взахлеб, как стихи. Когда сердилась, она умела поразить противника либо резкими, сухими ответами, либо развернутой системой нападения. Только из новых писем, недавно найденных в Англии, выяснилось, что парижский издатель Вадим Руднев не был для нее сугубо отрицательным персонажем, всегда находил способ примириться и даже платил ей в кредит из своих личных денег. Цветаева умоляла высылать гонорары авансом. Писала, что у дочери Али все лицо в нарывах от худосочия, что в съемной квартире нет угля и она замерзает, что не может на каждом углу называть себя «известной писательницей» – никто не поверит. А тем временем сам редактор ходил с протянутой рукой, чтоб не дать умереть журналу «Современные записки». Поводы для разногласий были и денежные, и творческие. Цветаева не могла вынести, что ее очерк о Волошине сократили, подгоняя под журнальные стандарты. Руднев оправдывался. Цветаева отвечала, что проза поэта не поддается сокращению, что всего продуманного о Волошине она недосказала и что «всякое слово, даже «Бог», безмерно меньше чувства, его вызывающего». Сочинения, которые Цветаева обсуждала с редактором «Современных записок», – в основном проза: воспоминания о Белом, Брюсове, Волошине. Но здесь же – и мысли о советской России, в которую Цветаевой против воли предстояло вернуться. В это время она с восторгом находила на карте новой, послереволюционной Москвы не переименованные переулки и скучала по отмененному большевиками твердому знаку: «Я лично твердый знак люблю как человека, действующее лицо своей жизни». Взыскательность поэта создавала в ее переписке с издателем сюжеты, варьирующиеся от трагического до забавного. Например, однажды Цветаева с негодованием набросилась на Руднева, выговаривая ему за хамство типографского работника, который вздумал в ее собственном тексте учить Марину Ивановну надуманным правилам грамматики и под своими замечаниями гордо подписался: «Наборщик».

Мария КОРМИЛОВА



«Абсолютное стихотворение: Маленькая антология европейской поэзии». Составление, комментарий и подстрочный прозаический перевод Бориса Хазанова
(М.: Время, 2005)


Литературный критик и эссеист Борис Хазанов, несколько десятилетий живущий в Мюнхене, обладает уникальным поэтическим вкусом и энциклопедическими познаниями. В этом убедится каждый, взявший в руки новый поэтический сборник. Но это не просто очередная антология. Борис Хазанов, окинув взором «глубь веков», выбрал для нее 47 авторов, писавших на древнегреческом, латыни, английском, немецком, французском и конечно же русском языках и живших как в VII веке до нашей эры, так и в прошлом столетии нашей эпохи. Но что значит выбрал авторов? Составитель предложил для книги лишь по одному стихотворению от каждого поэта. Но какому стихотворению! Абсолютному! Возможно ли такое? Борис Хазанов считает, что возможно. «Абсолютное стихотворение замкнуто в самом себе, и любое комментирование, любой анализ, который стремится взломать эту замкнутость, в конечном счете обречены на неудачу; абсолютное стихотворение остается неуловимым; в нем самом все сказано, исчерпать его «смысл» – невозможно», – полагает составитель. Среди авторов, у которых нашлись такие «абсолютные» стихи – Сапфо, Гораций, Шекспир, Гете, Пушкин, Бодлер, Лермонтов, Баратынский, Рильке, Аполлинер, Гумилев, Элиот, Мандельштам, Пастернак, Элюар, Заболоцкий, Целан, Бродский. Перечень весьма представительный, не правда ли? Остается лишь довериться вкусу Бориса Хазанова и отправиться в увлекательное «поэтическое путешествие».

Александр МАКАРОВ-КРОТКОВ

"