Патриотизм на расстоянии

Такого действительно в наших музеях почти не увидишь. Не только потому, что в статусных залах Пушкинского вдруг смешались картины, находящиеся в частном владении, и те, что когда-то из этого владения перепали музеям (Третьяковке или Русскому музею). Необычно восхваление и возвеличивание продавцов искусства. Как правило, их имена стыдливо замалчиваются и всплывают лишь тогда, когда он или она передают в дар музею вещь на миллион долларов. Здесь же все наоборот: никто не скрывает, что семья Биккерман зарабатывает на искусстве, а заодно и собирает в нью-йоркской квартире собственную мини-Третьяковку.

Новаторство проекта – в его принципиальной антимузейности в советском изводе. Даже сам дизайн экспозиции больше напоминает стенды богатой ярмарки в Базеле или Маастрихе. Архитектор Юрий Аввакумов в проектировании выставки пошел по тому же пути, по которому шли все модные и актуальные кураторы, попадавшие в хоровод мраморных колонн Белого зала и лестничных пролетов ГМИИ. Все они пытались какими-то обманками расширить пространство и избавиться от навязчивой античности (модные экспозиции Шанель или Диора). Так и возникли стеклянные коридоры, массивная арка на лестнице и выгородки, превращающие большой зал в лабиринт отдельных комнат. Поначалу, когда видишь свое отражение буквально со всех сторон и во всех ракурсах, голова идет кругом. Но потом привыкаешь и забываешь, что где-то рядом бесконечные слепки с Парфенона и Фарнезского быка.

Нужно отдать должное Анатолию Беккерману: вкус галериста в нем преодолел амбиции коллекционера с тридцатилетним стажем. Из масштабного собрания выделены лишь самые принципиальные лично для господ Биккерман вещи. На деле получилось так, что любимым художникам, чьи картины складываются в некую историю, кураторы отдали по отдельному залу-выгородке. Так, отдельной презентации удостоились Давид Бурлюк (он иллюстрирует путь авангардиста из России на Запад), Борис Анисфельд (глубоко оригинальная переработка западного модернизма), Константин Коровин с ранними пейзажами и поздними парижскими видами (любовь и мечта всех дилеров).

Возникает резонный вопрос: зачем повторять материал, изрядно освоенный Третьяковской галереей (например, Гончарову или Коровина, которым в ГТГ были посвящены монографические проекты), да еще в стенах музея, куда приходят посмотреть западную классику. Благо буквально через неделю сюда привезут ренессансные шедевры из Италии. Но дело, кажется, не только в личных предпочтениях нынешнего директора Марины Лошак, специализировавшейся именно на этом искусстве. Пушкинский, всегда быстро перенимавший актуальные веяния, подает очевидный знак коллегам: без частного собирателя музеям не прожить. Речь не только о деньгах и энтузиазме коллекционеров (хотя их тоже нельзя сбрасывать со счетов), но и о самой системе. В той же Америке, например, все главные собрания – гордость государства – это мозаика из частных коллекций. У нас же, попадая в музей, вещь сразу теряет свою человеческую историю. Мы страшно гордимся национальными богатствами, но эти богатства словно золотые слитки в Гохране – за ними не стоят реальные люди, судьбы, личные предпочтения и интересы. Сегодня весь мир отходит от понимания искусства как неприкосновенного фонда (взять хотя бы громкие акции по возвращению шедевров, экспроприированных фашистами) и приходит к его человеческому измерению. И поэтому, когда в каталоге выставки вдруг возникает история о том, как юный Анатолий в конце 1960-х вместо мотоцикла купил за 300 рублей на Фрунзенской набережной свой первый пейзаж Коровина, понимаешь, что она куда важнее дежурных искусствоведческих описаний.