Posted 23 апреля 2012,, 20:00
Published 23 апреля 2012,, 20:00
Modified 8 марта, 05:37
Updated 8 марта, 05:37
Высококалорийная нарезка
В одном из интервью, которое перекочевало в фильм о картине «Жертвоприношение», а потом и на выставку, Андрей Тарковский говорит о двух типах режиссеров. Первый тип, по его словам, – это те, кто переносит мир в свои произведения, кто мастерски (или автоматически) идет за реальностью. Второй – те, кто творит собственные миры. К таким творцам Тарковский относил личных кумиров – Довженко, Куросаву, Бергмана, Антониони, Бунюэля. И сам, конечно, хотел быть причислен к их сонму. Хотя и понимал трудность и опасность «над-мирной» позиции: он постоянно говорил о «непонимании», которое встречает авторский кинематограф. Публика хочет видеть то, к чему привыкла. А когда ей предъявляют нечто неизведанное, субъективное, еще не освоенное – это внушает тревогу и отторжение.
Бергман в этом плане обладал большей самоиронией: он вспоминает, что когда его супруга посмотрела «Фанни и Александр» (фильм, который теперь в Швеции подобно нашей «Иронии судьбы» крутят в канун Нового года), она сказала: «Ты создал шедевр». Но тут же добавила: «Очень скучный шедевр». Что греха таить, долгие паузы и мизансцены Бергмана, а вслед за ним и Тарковского давно превратились в притчу во языцех. Появилось даже жаргонное словцо «тарковщина» – нечто долгое, путаное и глубокомысленное. И в то же время это то, без чего уже немыслим весь мировой кинематограф. Без «мира Бергмана», который только сейчас (особенно после гастролей спектаклей Люпы) обретает невероятную актуальность. Без «мира Тарковского», названного на афише выставки в Москве более модным словечком space (космос, пространство).
Устроители двух выставок придумали некий эквивалент каждому из миров. В случае Бергмана это остров. Последним пристанищем режиссера оказался островок Форе, его индивидуальная Земля обетованная. Для Тарковского – дом. Дизайнер экспозиции на Солянке Катя Бочавар выстроила темную подвальную галерею из полусгоревших досок, оконных ставней, дверей, старых зеркал. Так должны были возникать образы двух домов, с которыми Тарковский был соединен кровно и творчески – в деревне Завражье на Волге и в Щипковском переулке в Москве. Шведы, в свою очередь, поставили прямо в фойе Дома фотографии нечто похожее на островную сосну – столб от которого расходятся ветви с экранами.
Бергмановский остров куда как более пустынен, очищен от быта, по-протестантски аскетичен и строг, нежели деревянный дом Тарковского. Не случайно один из интервьюеров допытывался у Бергмана, связаны ли как-то его фильмы с культурой Швеции. Тот отвечал довольно уклончиво – вроде связаны, но они не про это. Странно было бы то же самое спрашивать у Тарковского – вот уж кто погружен в национальную культуру. Впрочем, эмиграция в Швецию, где Андрей Арсеньевич снял последний фильм «Жертвоприношение», может рассматриваться не только как трагичный поворот судьбы, но и как итог пути – к общечеловеческому, к себе, к отрешенности.
К слову, в отличие от Бергмана при создании своего мира Тарковскому приходилось сталкиваться не только со зрительской косностью. Настоящая оторопь берет перед архивными документами, где различные советские комиссии советуют что-то срочно изменить или исправить. Например, сценарная комиссия по «Зеркалу» настоятельно требует убрать из фильма «мистику», а великие кадры с заикающимся мальчиком перед доктором либо вырезать, либо затребовать от родителей ребенка письменного разрешения на эту сцену.
Есть одно, что глубоко связывает двух мастеров и делает их невероятно привлекательными для разного рода арт-проектов и инсталляций. Их высочайшая визуальная культура. Их фильмы наполнены множеством аллюзий на старое искусство, на живопись и графику. Поэтому любой кадр можно буквально обрамлять в картинную раму – что, собственно, и проделали организаторы двух экспозиций. Вернули кино туда, откуда оно пришло – к картинной плоскости, к остановленной картинке. Такое ощущение, что кураторы решили наделать выставочных пазлов – когда картину режут на мелкие кусочки и выкладывают для новой сборки. Впрочем, собирание пазла – неплохой способ привлечь пристальное внимание к тому, что не замечал в целом.