Царские причуды

Режиссеры появились в опере на несколько столетий позже дирижеров. Возможно, именно поэтому всегда и всюду они пытаются доказать, что только от них зависит, понравится оперный спектакль зрителям или нет. Они смело вмешиваются в тонкую музыкальную ткань постановок, меняют ритм и темп классических произведений. «Укротить» режиссерские амбиции в российской опере пока удается только в таких «дирижерских театрах», как Мариинка и «Новая опера». Легендарный худрук театра Евгений Колобов всегда определял концепцию спектакля, а режиссеры воплощали его замыслы, не затевая дискуссий о том, чья профессия важнее. Это негласное правило сохраняется в театре даже после смерти маэстро, что в очередной раз доказала «Царская невеста» Николая Римского-Корсакова в постановке Юрия Грымова.

Колобов еще в 70-х годах мечтал о «Царской невесте» на сцене «Новой оперы». По его мнению, воплотить этот замысел должен был именно Грымов, а помогать ему после смерти Колобова взялся дирижер Феликс Коробов. Дебютируя в опере, Юрий Грымов собирался поставить спектакль о нелегкой судьбе женщин на Руси, но бурная фантазия увела его далеко в сторону. Вместо боярских палат и старомосковских улиц в истории об опричнине времен Ивана Грозного он соорудил на сцене каркас огромной башни, напоминающей одновременно бутылку с сильно расширенным кверху горлышком и супрематические конструкции начала прошлого века. В решении массовых сцен режиссер явно вдохновлялся приемами и штампами советских постановок большого стиля: огромная масса хора, заполняющая футуристическую конструкцию и сцену «Новой оперы», выглядит точь-в-точь как иллюстрация из учебника по оперной режиссуре того времени. А в увертюре, будто на правительственном концерте 70-х, на сцене танцует толпа людей в разностильных костюмах. Вслед за ними выезжают пары на коньках, клубится дым, одновременно падает снег.

Смысл многочисленных «придумок» в обновленной классической опере, наверное, может объяснить только Грымов. Из предварительных бесед с певцами корреспондент «Новых Известий» выяснила: если на сцену вынесли белые женские сапоги, расшитые серебром, и родственники невесты царя Марфы падают ниц, припадая к обуви губами, – это знак, что Марфа отныне царская невеста. А если она в следующей сцене во дворце задирает юбку так, что видны красные сапоги и того же цвета колготки, – значит, царская невеста умирает от кровотечения. Все эти условности (они сродни символике индийского кино), наверное, следовало бы разжевать зрителям хотя бы в программке.

Причинно-следственные связи сюжета в грымовской постановке то и дело рвутся, законы логики не работают. Спектакль выглядит неумелым и откровенно любительским. Больше всего недоумевают меломаны, хорошо знающие оперу Римского-Корсакова. Режиссер решительно отходит от либретто, где Марфе дает отраву колдун Бомелий, обвиняя в этом злодействе самого Иоанна Грозного. Остается необъясненным, зачем царю травить девушку, которую он (если верить историческим фактам) сам же выбрал из двух тысяч невест, привезенных со всей Руси. Когда-то Сальери давал ценный совет Моцарту: «Откупорь шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро». Если хотите получить удовольствие от музыки Римского-Корсакова – зажмурьте глаза и слушайте.