Скромное обаяние вещей

Каждый из нас сталкивается в своей будничной жизни с загадочной самостоятельностью жизни вещей. Достаточно выйти утром на кухню: журчит посудомоечная машина, урчит кофеварка, микроволновка делает бутерброды, по телевизору идут новости, гонит холод кондиционер, в ванной вращается барабан стиральной машины. И ты ощущаешь себя кем-то вроде рабочего сцены: все загрузил, запустил, нажал все кнопки и повернул рычажки, а дальше все движется и живет без твоего участия. Спектакль «Вещи Штифтера» Хайнера Гёббельса начинается с выхода двух рабочих сцены, которые готовят пространство игры. В три прямоугольных бассейна-резервуара они рассыпают огромными ситами ровный слой белого порошка химраствора, подводят шланги, включают воду. И оставляют умные механизмы в покое. Химраствор начнет колдовать с водой: то создавая «зимние» пейзажи, то придавая воде глубину и цвет морских глубин. Светящиеся полоски дрожат и отражаются в воде. Проложенные по бокам бассейна трубы, мерно ухают, поют, сами собой движутся клапаны-крышки. Они открываются и закрываются. Скрежещут, выезжают и прячутся платформы: идет налаженная и разумная жизнь.

Когда-то Маяковский горделиво вопрошал: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» Теперь трубы играют ноктюрн без всякого человеческого участия. Пять механических пианино, запрятанных в глубину сцены, на возвышении играют Баха: движутся клавиши, дрожат струны. В финале все пять музыкальных инструментов выедут на поклоны, как главные действующие лица.

Над платформой нависнет пейзаж, с которым по мере изменения света будут происходить самые разные превращения. Издалека доносящиеся человеческие голоса читают текст австрийского писателя Адальберта Штифтера, когда-то споткнувшегося об эту непостижимую внутреннюю жизнь вещи. Правда, человек XIX века, Штифтер, был потрясен не механическими вещами, а независимой жизнью предмета в пейзаже. Обледенелый лес с треском ломающихся от тяжести льда веток деревьев подсказал ему термин: «вещь» (dinge). А потом Мартин Хайдеггер посвятил тексту Штифтера отдельное головокружительное эссе, где, итожа переживание поэта, в частности, отметил: «Силы и законы, на которые указывает писатель, – сами по себе тоже знаки. Ибо они указывают вовнутрь того совершенно незримого, что, однако, заведомо и прежде всего определяет все, – этому незримому и обязан соответствовать человек в самой основе существования, если только должно быть так, чтобы он мог жительствовать на этой земле».

Для Хайнера Гёббельса, похоже, жанр спектакля «комментария к комментарию» удобен и привычен. В «Эраритжаритжака» он дал свой комментарий – музыкальную инсталляцию тексту Элиаса Канетти. В этот раз – постановка Гёббельса переводит философские размышления Штифтера и Хайдеггера в визуально-чувственный ряд.

И совсем особое измерение спектаклю придает само пространство бенедектинского монастыря, в котором в Авиньоне игрались «Вещи Штифтера». Когда-то здесь жили люди, стремившиеся свести количество необходимых вещей к минимуму. Сейчас, вытеснив людей, бывший молитвенный зал заняли вещи, чтобы отслужить свою мессу творцу.