Власть коллектива

Любопытно, что режиссер не понял, какую зацепил тему, – за пределами России его фильм именуется «Недобровольно», а оксюморон прицепили российские переводчики или прокатчики, точнее автора ухватившие суть дела. Что неудивительно, поскольку нет на свете людей, знакомых с добровольно-принудительным порядком лучше, чем бывшие советские люди.

В тоталитарном государстве индивид – ноль, коллектив – единица общественного строя. В СССР социальное принуждение как бы отсутствовало – человек имел возможность не участвовать в выборах (где не было выбора), не подписаться на государственный заем, не пойти на коммунистический субботник или на открытое партийное собрание. Но при этом попадал в разряд отщепенцев и подвергался травле коллектива, жившего по принципу «кто не с нами, тот против нас».

Обо всем этом Остлунд ничего не знает. Он чередует куда более простые положения и рассматривает их с морально-бытовой, а не с социальной точки зрения, хотя в то же время выставляет персонажей не субъектами, а объектами. Так, в одной из сцен фильма водитель, он же владелец автобуса, обнаруживает, что в туалете сломана занавеска, и отказывается везти пассажиров до тех пор, пока виновный не сознается. Занавеску, похоже, испортила пожилая дама, но она молчит, опасаясь общественного неодобрения, и в содеянном сознается малыш – под давлением торопящихся родителей. Интересно, что водитель действует по классическому правилу тоталитарной педагогики, когда учитель требовал от класса выдать виновного или вынудить его сознаться, в противном случае угрожая наказать всех. Но за учителем стояла власть, а за беспардонным хозяином автобуса – никакой силы. Будь в автобусе экс-советские люди или обычные российские граждане, они через пять минут разнесли бы его по винтикам или насильственно вынудили шофера продолжить поездку, но о такой возможности развития сюжета режиссер не догадывается.

Другой случай. Пожилой юбиляр, который на фейерверке в его честь повреждает глаз, но продолжает веселить гостей до тех пор, пока не падает в обморок. Инцидент выглядит на экране комически-сниженным, хотя ситуацию нетрудно заострить, представив себе хоть олимпийского бегуна, повредившего ногу, но продолжающего забег без надежды на призовое место, хоть актера, который в предынфарктном состоянии доигрывает спектакль, а за кулисами валится замертво. И что же, бегун с артистом – герои, а несчастный юбиляр – презренный конформист? Фильм не обязан давать ответа, но он бежит дальше, даже не поставив вопроса.

Влияние группы на поведение индивида – феномен, давно исследуемый социальной психологией. Не знать этого или выступать в роли первооткрывателя, делая вид, будто не знаешь, – стыдно. Между тем Остлунд, намеренно возбуждающий в зрителях чувство стыда за себя и за персонажей (но отнюдь не сочувствие к ним), сам не испытывает неловкости даже тогда, когда в качестве ключевой сцены цитирует знаменитый эксперимент, демонстрирующий зависимость одного от многих. На школьной доске начерчены два отрезка. Учительница задает классу вопрос, какой длиннее. Десять учеников подряд указывают на очевидно более короткий отрезок. Одиннадцатый колеблется и тоже показывает на него. Затем следует дидактическое разъяснение, что учительница в сговоре с первыми десятью, а одиннадцатого только что испытали на податливость психологическому давлению коллектива.

«Аналогичный случай был в Будейовицах», – обычно говорил бравый солдат Швейк, мысливший исключительно по аналогии. Так вот, аналогичный эпизод был снят за сорок лет до Остлунда классиком советского научно-популярного кино Феликсом Соболевым в фильме «Семь шагов за горизонт». Но снят (точнее, срежиссирован) гениально – безо всякого преувеличения. Один за другим вызываются испытуемые и под давлением предшествующих ответов, почти не теряясь, утверждают, будто черное – это белое. Последней перед сговорившейся группой предстает девушка. Камера крупным планом показывает ее лицо, на котором отражается внутренняя борьба между двумя побуждениями – быть как все и сказать правду. Группа, ощутив сопротивление, наседает. Девушка начинает сдаваться, но в последний момент со сверхчеловеческим усилием души выговаривает: «Черное». Катарсис, испытав который можно посоветовать только одно – если хотите посмотреть Остлунда, не смотрите перед этим Соболева: отшибет всякое удовольствие от просмотра.