Как закалялась кисть

Из всех нонконформистов, лидеров «второго авангарда», в общем из неофициальных художников 1960–1970-х годов Дмитрия Плавинского всегда выделяла философская созерцательность. Она ставила его в оппозицию поверхностной советской идеологии. Удивительно, что и сегодня она ставит его «вразрез» – с галерейной суетливостью, с рынком, с блатом и прочими приметами новой идеологии. Плавинский работает с «большим временем», ворочает эпохами, ведет раскопки вечности. Поэтому название выставки «Дмитрий Плавинский сегодня» звучит как парадокс – как если бы горячие новости выбивали в камне.

Между тем из-за усилий куратора Полины Лобачевской экспозиция на двух этажах «Домика Чехова» смотрится на редкость актуально. Она сделала так, что в проект очень органично включился фильм Валерия Золотухи. Он показывается на первом этаже, предваряя картины. Формально – это картина о Плавинском, но фактически – это отдельное видеопроизведение, мозаичный портрет русского Художника ХХ века. Сам портрет складывается из драматических историй (о том, как репрессированной матери не дали взять с собой новорожденного ребенка – «на него нет бумаги», и как потом у Плавинского оказались «две мамы»), из ностальгических воспоминаний (как в детстве получил на конкурсе рисунка приз – волнистого попугайчика), из архивных фото (соратники-шестидесятники), из комментариев к картинам (о мертвой собаке, которая выглядела так, словно неслась во весь опор), из многозначительных пауз или просто из «натюрмортов» в комнате героя.

До последнего времени Плавинского описывали как анахорета, построившего для себя башню из знаков и символов прошлого. После фильма понимаешь – это свободная личность, особый тип творца и борца, гнущего свою линию при любых обстоятельствах.

Вслед за такой прелюдией последние картины Плавинского воспринимаются как страстные послания. Не просто интеллектуальные ребусы (как их часто описывали), а глубоко прочувствованные, пережитые образы, концентраты чувств.

Удивительно, как в очень камерной экспозиции раскрылись едва ли не все грани мира Плавинского. Здесь и типично «археологические» работы – будто художник ведет раскопки в неведомых глубинах истории («Отпечаток памяти»), когда неожиданно на свет извлекаются обрывки текстов, осколки быта и бытия. Имеется «фирменная» черепаха – образ, вмещающий в себя и время, и пространство (нередко эта самая Черепаха с вековыми кольцами становилась картой Москвы). Есть эстетский коллаж «Послание Пифагора в мир Музыки» – о связях «алгебры и гармонии»: лист из опуса композитора Монтеверди соединен со средневековым нотным манускриптом, древнерусскими музыкальными записями и астрономическими вычислениями.

Сразу рядом с этим полным света и гармонии миром – другой мир. Одна из последних вещей мастера больше напоминает мрачные видения Босха или Гойи. Сегодня Плавинский активно работает с репродукциями, добавляя к ним живописной фактуры. В центре его апокалиптической композиции, создававшейся два года – две мумии, лежащие «валетом», вокруг которых разворачивается мистерия тьмы и смерти (совы и дьявольские чудища). Не сказать, чтобы полотно внушало оптимизм. Но в нем нет и безысходного отчаяния: словно цивилизация должна пройти этот страшный момент разложения, чтобы подобно фениксу вырваться к свету. Если уже такие художники, как Плавинский, меньше всего следящие за трендами и следующие конъюнктуре, начинают говорить о «гибели богов» и планеты, значит, с этим пора что-то делать.