Posted 21 июля 2010,, 20:00

Published 21 июля 2010,, 20:00

Modified 8 марта, 07:06

Updated 8 марта, 07:06

Попытка полета

Попытка полета

21 июля 2010, 20:00
Один из постоянных участников Авиньонского фестиваля Жозеф Надж приехал в город на Роне после московских гастролей с премьерой «Шерри-бренди». В этот раз Надж привез в Авиньон свою недавнюю постановку – «Вороны» и выставку рисунков с тем же названием. Жизнь птиц, мир, увиденный глазами ворона, непреодолимое обаяние пол

«Все мы родом из детства», – уверял французский писатель и летчик Антуан де Сент-Экзюпери. Жозеф Надж, похоже, целиком разделяет это убеждение. Местечко на Воеводине, бывшей территории Югославии, где полвека назад родился венгр Надь Йозеф, снова и снова возникает в постановках знаменитого французского хореографа Жозефа Наджа. Детские страхи и фобии, сны и фантазии («Полуночники»), умершие друзья («Дневник неизвестного»), а вот теперь в спектакле «Вороны» – вороньи стаи сербского местечка Каньяжи. Как рассказывает сам хореограф, когда он репетировал на одной из крыш в Киото, то рядом важно прогуливались местные вороны. Вдруг он вспомнил черных зловещих птиц, кружащих над Каньяжами, и тогда родился замысел будущей постановки.

Подготовка началась с серии рисунков. Художник по образованию, Надж часто начинает будущий спектакль именно карандашом. Сейчас эти рисунки стали отдельным выставочным проектом Авиньонского фестиваля, их выставка разместилась в Maison des Vins. Ломкие линии рисунков кажутся разобранным на прутики вороньим гнездом, а сочетания прутиков создают целый мир – бегущих дождевых струй, лужаек, полей, людских фигур, созданных из того же вещества, что и пейзаж вокруг. Чернильные пятна становятся силуэтами гигантских птиц, кружащих над миром или неподвижно сидящих на ветках, но одновременно эти кляксы кажутся черными дырами-входами в иной мир… Живущие до трехсот лет вороны для многих художников становились символами и мудрости, и всеведения, глашатаями смерти (Nevermore, преследующее Эдгара По) и воплощениями витальной силы жизни.

«Вороны» начинаются с того, что Надж рисует прямо на белом полотне: черные ломаные линии, складывающиеся в силуэты деревьев. Постепенно линии все уменьшаются, исчезают прихотливые завитки, и вот перед нами волны стенограммы сердечного ритма. Потом по ходу спектакля Надж будет рисовать обмакнутыми в краску ладонями, черным клювом, наконец, всем выпачканным краской телом…

Соавтором спектакля стал соотечественник хореографа – композитор и саксофонист Акош Желязны. Его рваные ритмы, всхлипы, крики и карканье саксофона создали акустическое пространство, в котором обитает черный человек-птица, воплощенный Жозефом Наджем. Босой человек в костюме падает и взлетает, танцует и корчится в пароксизме боли. Тело будто не слушает владельца. Вот своей жизнью начала жить рука. Вот в непроизвольном ритме задвигались ноги, начала подрагивать голова, и ее никак не удается успокоить. В какие-то мгновения невероятные усилия одновременно мышц создадут иллюзию тела, плывущего прямо по воздуху, иллюзию начала полета.

Исповедальные спектакли Жозефа Наджа иногда кажутся лирическим дневником художника, настолько интимным, что как бы и не предназначенным для посторонних глаз. «Вороны», похоже, одна из самых трагических страниц этого дневника. К объявленному и явному сюжету – взаимодействие человека и птицы добавляется сюжет тайный и главный – неутоленная и нестерпимая тоска по полету. Похоже, Жозеф Надж, как и любой танцовщик, всегда стремился и стремится к преодолению земного тяготения, к преодолению собственной человеческой природы и ее физических границ. Мечта, изначально обреченная на провал. Мечта с каждым годом все более недостижимая – стареющее тело все меньше готово к тому, что хочется с годами все острее…

В финальной сцене Жозеф Надж с головой погружается в черную бочку, наполненную липкой и вязкой субстанцией. Облепленное ею тело не может не только взлететь, но и двигается с трудом…

Образ Смерти в спектаклях Наджа появляется с завидным постоянством. К традиционной Старухе с косой он добавил целую вереницу впечатляющих видений. Тут и мужик, бреющийся топором: белая маска лица, мыльная пена, распяленный в крике рот, лезвие, скользящее возле горла («Дневник неизвестного»). Сомнамбулическая девушка в подвенечном платье («Антракт»). В недавней премьере «Шерри-бренди», прошедшей в рамках Чеховского фестиваля в Москве, Надж показал целую вереницу обличий Смерти: чучело волка, умывание черным пеплом, объятие-танец с колючей проволокой, наконец, лысый старик с траурными глазами, пишущий бесконечную фразу-квадрат Sator arepo tenet opera rotas о сеятеле, управляющем своим плугом.

Черный силуэт на авансцене в финале «Воронов» кому-то напомнит о несчастных пернатых жертвах разлива нефти в Мексиканском заливе. Кому-то – о последнем пеленании тела… Кому-то о «черном человеке», рано или поздно присаживающемся на любую кровать.

"