Лауреат премии «Звезда Театрала», режиссер Владимир Иванов

– Владимир Владимирович, интересно получается: зрители столь высоко оценили ваш спектакль, хотя, казалось бы, Горький не такой уж современный драматург. А вы, приступая к постановке, чувствовали, что будет успех?

– У меня очень сложно начинался репетиционный период: отсутствие в труппе исполнителя Антипы, отказы некоторых артистов от предложенных ролей, занятость на съемках утвержденных… Словом, я стал сомневаться: а нужно ли вообще браться за эту постановку? Куда я лезу?! Ведь в истории Вахтанговского театра был великий спектакль «Егор Булычов и другие» с гениальным Щукиным. Правда, это было в 1933-м. А сегодня? На автора давным-давно повешен ярлык певца революции и ругательного нынче термина «основоположник социалистического реализма…» И нужно не только разрушить странный стереотип, но и доказать сценическими средствами, что пьеса «Зыковы» актуальна для нашего времени.

Много времени я ходил в жутком настроении. Пьеса заявлена. Приказ на доске, а я – никак… И вдруг – странный случай! – поздним вечером возвращаемся с женой домой (фамилия ее Захава, она дочка Бориса Евгеньевича Захавы, легендарного ректора Щукинского училища и режиссера того самого эпохального «Булычова»). Так вот, вхожу в кабинет, включаю свет и вижу – нет на стене горьковского портрета. Заглянул под стол, лежит. Стекло разбито в дребезги, однако сама фотография с дарственной надписью Горького – Захаве цела-невредима.

Что за мистика такая? Может, мне и в правду не стоит начинать?! Далеко за полночь мы с Татьяной Борисовной вели беседы и решили: Алексей Максимович, очевидно, таким образом дал понять, что гневается на мои сомнения и что нужно смело приступать к репетициям. На том и порешили!

Конечно, Горький абсолютно гениальный писатель. А если говорить про театр, то вся русская драматургия покоится на трех китах: Островский, Чехов и Горький. И по времени самый близкий к нам именно Горький, творивший в эпоху в великих социально-исторических перемен, потрясших нашу страну.

«Зыковы» были написаны ровно сто тому лет, после поражения первой русской революции. В этой пьесе отразилось прощание с иллюзиями, потому что революция не оправдала возлагаемых на нее надежд.

- А в чем же актуальность?

- А в том, что подобное крушение надежд знакомо нынешним зрителям по 1990-м годам. Тогда показалось, что наконец-то мы стряхнули с плеч ярмо компартии, освободились от Союза социалистических республик, будем свободно жить при демократии, строить капитализм и пойдем вперед семимильными шагами…

И еще – и тогда, и сейчас – явственное ощущение надвигающегося апокалипсиса. Тогда от близости Первой мировой и 1917-го. Сегодня – от катаклизмов, связанных со «смятением понятий» и ожиданием обещанного конца света.

Поэтому Горький архисовременен. И поэтому на каждом спектакле есть зоны невероятной концентрации зрительского восприятия; зоны звенящей тишины, которую я так ценю; и поэтому после многих реплик зал взрывается аплодисментами. Например, Павла (Ольга Немогай) говорит: «Ведь надо же думать о правде, надо искать ее…» А Софья (Лидия Вележева) отвечает: «Работать нужно, Павла, а не искать…» И в зале такое ликование после этой фразы! А рассуждения о том, что одно поколение работает, а другое рождается усталым… Да много всего. Горький!!!

– Получается, что свое отношение к жизни вы вкладываете в спектакль?

– Конечно. Вот Алексей Гуськов играет Антипу Зыкова. Для него, отца двух взрослых парней, эта история – о взаимоотношениях отца с сыном. Как они играют с Димой Соломыкиным совершенно удивительную сцену, в которой после попытки самоубийства сын приходит к отцу и говорит: «Я даже тихонько, издали как-то – нередко любовался тобою... Любоваться – это уж значит любить...» А отец отвечает: «Я же тебя еще каким помню! Ты же еще во-о-от такой вот был. А я уже думал, что вот это… человек, который меня поймет, который меня простит. Это и будет моим продолжением». Комок в горле… Какая уж тут политика! На первом месте то, чем человек живет и будет жить всегда.

– О достоинствах спектакля можно говорить много. Лично меня постановка заинтересовала еще и тем, что на сцену после долгого перерыва вышла Дарья Максимовна Пешкова. Вообще не перестаешь удивляться, сколько удивительных людей работают в Вахтанговском театре…

– То, что Дарья Максимовна будет играть в спектакле, я решил для себя с самого начала. И действительно, ее присутствие во многом задавало планку не только мне, но и артистам. Спина становилась ровнее, ведь с нами внучка Горького.

Конечно, Театр Вахтангова – это уникальный дом, со своей историей, со своей сложной, непредсказуемой жизнью. И люди здесь обитают не менее удивительные. У них разные судьбы, но всех объединила сцена. Кстати, этому посвящен спектакль «Пристань», которым вахтанговцы отметили 90-летие театра. Этот спектакль Римас Туминас сделал как поклон людям, которые работали и работают в Вахтанговском коллективе.

В финале «Пристани» вдруг распахивается огромный парус, и на нем отображаются портреты легендарных вахтанговцев. Имя им легион – Мансурова, Целиковская, Басов, Орочко, Алексеева, Ремезова, Казанская, Щукин, Захава, Симонов, Осенев, Гриценко, Ульянов… И пусть современному зрителю знакомы далеко не все лица – главное, что нынешние артисты помнят своих предшественников.

Кстати, 13 ноября, когда праздновался юбилей театра, на премьере случилась серьезная накладка. И думаю, что для тех, кто стоял на сцене, этот момент был страшным. Потому что когда этот парус идет на зрительный зал и распрямляется на стреле, случилось так, что волею каких-то обстоятельств парус перекосился и начал отрываться. Было понятно, что еще немножко и он рухнет, а финал спектакля будет сорван.

Кого-то охватил столбняк, кто-то попытался что-то расправлять. Не растерялся Максим Суханов. У нас для «Мадемуазель Нитуш» с обратной стороны портала приделана очень узкая лестница. Он взлетел по ступеням, схватив конец паруса. Два или три человека поддерживали парус снизу. И так продолжалось минут пять, пока шел эпизод. И это был очень мощный эмоциональный момент для труппы, ведь фактически речь шла о спасении постановки.

В этом было что-то зловещее и мистическое, словно на долю театра выпало страшное испытание. Но спектакль удалось спасти. И, кстати говоря, своим поступком Суханов доказал, что формула, провозглашенная Вахтанговым ровно 90 лет назад («театр – это я здесь и сейчас»), работает по сей день.

– А если на вахтанговское наследие посмотреть шире… Педагогическая система Щукинского училища славится своим постоянством, но меняется время, меняются абитуриенты. Ректор Евгений Князев говорил в одном из интервью, что абитуриенты на собеседовании не могут назвать, кто такой Товстоногов…

– Это ладно, кто такой Товстоногов! Они часто не знают, кто такой Ленин. И путаются во временах: до Петра Первого Ленин жил или после. А еще очень сказывается американизация культуры. На собеседовании мы просим назвать любимых актеров.

– И называют, наверное, Клуни, Хопкинса, Сигала?

– Совершенно верно. Такое впечатление, будто нет отечественного кинематографа – нет ни Фрейндлих, ни Хаматовой, ни Машкова, ни Маковецкого, будто никогда не снимались в кино Евстигнеев, Миронов, Даль, Смоктуновский и будто нет фильмов Михалкова, Рязанова, Тарковского, Данелии… Люди приходят такой степени темноты и невежества, что просто диву даешься, как они доучились до 11-го класса. Уровень образования сегодня заметно упал, но виноваты ли в этом сами абитуриенты? Это не их вина, а их беда.

– А что важнее: развитие или талант? Иными словами, если человек не знает Товстоногова, но при этом талантлив, ему ведь не укажут на дверь?

– Рассказываю историю. Поступает курс, где учились Аронова, Дубровская, Пирогов, Епифанцев, Гришаева и другие. Это мой первый самостоятельный курс. И вот я сижу дома. Уже прошли конкурсные испытания, завтрашним студентам остается сдать общеобразовательные дисциплины. Но вдруг звонит телефон и шепотом один человек из Щукинского училища мне говорит: «Владимир Владимирович, у вас на курсе по сочинению уже шесть двоек». И кладет трубку.

Я жил тогда напротив Белого дома. В училище оказался через шесть минут. Влетел в аудиторию, где весь в красных пятнах сидел педагог и красной ручкой черкал ошибки. Разговор, который у нас состоялся, трудно переводим, и не имеет смысла о нем вспоминать, но потом я выступал на ученом совете и говорил: «Господа, друзья, товарищи. С этим надо что-то делать. Такого не может быть! Два с половиной месяца вся кафедра актерского мастерства из этих 3,5 тысячи абитуриентов выуживает 25 человек, которые, по мнению педагогов, имеют право заниматься театральной профессией, а потом садимся и начинаем отсеивать на сочинении. Давайте сделаем наоборот. Сначала 3,5 тысячи пишут сочинение, и те, кто получает положительную оценку, допускаются к экзаменам».

– Прямо-таки парадокс…

– Конечно, я говорил парадоксальные вещи, но куда было деваться, ведь ситуация действительно складывалась странная. Ибо когда был жив Борис Евгеньевич Захава и Витя Проскурин написал сочинение, за которое получил кол, потому что сделал 42 ошибки, Борис Евгеньевич почесал лысину и объявил недобор с тем, чтобы осенью Проскурин снова пришел и опять прошел вступительные испытания. И тут уже он написал сочинение. Дело прошлое, но он написал. А когда поступала ныне заслуженная артистка, замечательная актриса Театра Вахтангова Аня Дубровская – она была среди тех, кто получил двойку. Всеми правдами и неправдами удалось доказать, что она плохо себя чувствовала, и она принесла справку, после чего написала сочинение заново. Но этим дело не закончилось. Когда уже все туры пройдены, в Щукинском училище проходят экзамены по общеобразовательным дисциплинам. Это сочинение или изложение (по выбору), устный экзамен по литературе и истории. И потом собеседование.

Интересно, что для некоторых самым трудным испытанием является собеседование, поскольку проходит оно в присутствии большой комиссии. Сидит ректор, художественный руководитель курса, многочисленные педагоги, и каждый имеет право задавать вопросы. В билете один вопрос по литературе, один вопрос по истории, а один – общий, выявляющий уровень театральных знаний абитуриента. Типа кто такой Товстоногов. И во главе стола – Владимир Абрамович Этуш. Сколько лет мы работаем вместе, но я до сих пор не научился предсказывать, как он себя поведет в том или ином случае. И когда Владимир Абрамович выразительно смотрит на абитуриента, пытаясь тем самым его подбодрить, тут происходит всякое. Аню Дубровскую просто заклинило при виде Этуша, и она, глядя как кролик на удава, вдруг понесла дикую ахинею. Сказала, что «Детей солнца» написал Гоголь, от испуга поправилась: «Ой, нет, простите, Гоголь написал «Мертвые трупы». В общем, произнесла дикую галиматью, после чего Владимир Абрамович поставил ей два и сказал: «Вон!»

Но опять в силу разных обстоятельств удалось доказать, что она очень волновалась. Он сказал: «Хорошо». Аня снова пришла. И опять села – посмотрела на Этуша. И опять у нее что-то замкнуло. Хотя она приехала из родного Минска с серебряной медалью, она из театральной семьи, но когда перед тобой сидит Этуш, а рядом с ним Любимов, а здесь еще Лановой – растеряться действительно не мудрено. И она опять лепит чудовищную галиматью. Стыд и срам. Этуш говорит: «Вон!» Я тихонько шепчу Любимову: «Юрий Петрович, сделайте что-нибудь». Он обращается к Этушу: «Ну девка-то, видно же, что подающая надежды. Мастерство – пять, этюды – пять…» А Этуш – нет и все.

И мы с Владимиром Абрамовичем отправились в его кабинет, и там у нас был очень шумный разговор – я говорил какие-то вещи, которые не должен был говорить как художественный руководитель, типа того, что Аня Дубровская окончит Щукинское училище и выйдет на сцену Вахтанговского театра играть «Принцессу Турандот», вот тогда зрителю будет совершенно все равно, знает она, кто написал «Шинель» или нет. Он кричал: «Что я слышу! Худрук не имеет права так говорить! Вон отсюда из кабинета». Но все же потом смягчился и сказал: «Ладно». А когда она читала басню, то в слове лягушка, как и многие белорусы, четко произносила букву я. И он сказал: «Ну ладно, условно мы ее принимаем, но пусть эта лЯгушка 31 августа придет как штык. И будет мне сдавать литературу».

Ну слава Богу. Я Ане сказал все, что нужно. Аня все лето читала, зубрила, занималась. И приехала просто синего цвета. 31-го числа собирается все училище, звучат торжественные речи, вручаются студенческие билеты. И я думаю: «Может, он забыл?» Но ни тут-то было. Владимир Абрамович говорит: «Ну и где твоя лЯгушка?» – «Ну как, Владимир Абрамович, она приехала» – «Завтра в 11 часов у меня в кабинете». Мы приходим. И повторяется абсолютно один в один та же история. Все заканчивается тем, что Аня Дубровская опять несет бог знает что. Владимир Абрамович слышать ничего не хочет. Она, выйдя в ужасе из кабинета, дойдя до туалета, падает в обморок, и ее на «скорой помощи» отвозят в общежитие. Такая была история. И самое замечательное, что когда Аня оканчивала училище, получала стипендию Владимира Этуша, и он с ней делал выпускную работу.

– Получается, что если виден талант, то педагоги способны на многое…

– В любом институте образованием занимаются люди, небезразличные к профессии. А в театральном деле особенно важен индивидуальный подход. И при всех обстоятельствах и сложностях все равно ведь видно, кто перед тобой, поскольку талант есть талант. Талант – это дар Божий. Твое дело служить этому Дару. А это очень непросто. Впрочем, это уже тема для отдельного разговора.