Posted 20 декабря 2009,, 21:00
Published 20 декабря 2009,, 21:00
Modified 8 марта, 07:23
Updated 8 марта, 07:23
Телеведущий Юрий Николаев
– Юрий Александрович, вы на некоторое время пропали с телеэкранов. С тех пор кое-что изменилось – появились новые программы и телеканалы. Как вам кажется, чего не хватает на нынешнем телевидении?
– Могу сказать, чего много – дилетантизма. Это самая большая беда нынешнего телевидения. Лучше плохая, но классно воплощенная идея, чем хорошая, но бездарно сделанная. Разнообразия программ сейчас предостаточно. При том обилии каналов, которое сейчас есть, мне всего хватает. Другое дело – качество. При всем моем уважении к Интернету, которым, кстати, я пользуюсь, получать свои знания литературы, театра, кино только на адаптированных сведениях из Сети неправильно. А ведь редактура многих нынешних телевизионных программ строится только на этом. И это не стариковское ворчание относительно того, что Интернет не нужен – очень даже нужен. Но когда это превалирует, захлестывает, возникают перегибы. Человек, конечно, может ошибаться, но окончательно запутать его может только Интернет. Посмотрите, некоторые сейчас, как говорится, даже молчат с грамматическими ошибками.
– Телеакадемия, в которую вы входите, в последнее время тоже несколько растеряла авторитет: от премии «ТЭФИ» открестились несколько ведущих каналов...
– К «ТЭФИ» я отношусь достаточно скептически. По крайней мере, в ее нынешнем виде. Понимаете, я ведь присутствовал при зарождении. Когда Влад Листьев и Владимир Познер начинали все это, идея телеакадемии и издания книги об истории телевидения была чрезвычайно актуальной. Но академия представлялась мне организацией с определенным составом – людьми, которые действительно много сделали для советского и российского телевидения, людьми, каждый из которых является личностью, представляет свою эпоху. Но когда количество телеакадемиков зашкалило за четырехзначную цифру, мне стало непонятно, что это за многотысячная армия. Приходишь и не знаешь, что это за люди, что они сделали. Кто-то может возразить: мол, нужны молодые телевизионщики. Нужны, не спорю, но только те, чье имя действительно прозвучало. А не все, кто получил «ТЭФИ». Не автоматически же делать человека академиком из-за одной удачной работы. Таким образом, просто нивелируется сама идея выделения достойнейших из достойных.
– Нужны ли в принципе внутриотраслевые премии?
– Безусловно. И премия «ТЭФИ» необходима, и сама телеакадемия. Другое дело, что назрела необходимость реорганизации, нужны новые формы. Сам просмотр работ, на мой взгляд, налажен и объективен. А вот система конечного голосования и обсуждения, и обилие академиков – под большим вопросом.
– Как ведущий вы ассоциируетесь прежде всего с музыкальными программами. А сами вы меломан?
– Меломан ли я – не знаю. Но без музыки не представляю своей жизни. Не могу сказать, что коллекционирую любимые записи. Однако у меня сохранились виниловые пластинки, подаренные мне еще в 80-е годы Юрой Антоновым, Аллой Пугачевой, Родом Стюартом, Валерой Леонтьевым. Часто переслушиваю. Люблю также время от времени возвращаться к тем исполнителям, что звучали у нас дома, – к Козину, Утесову, Лещенко. Кстати, родители дали мне многое в смысле музыки. Дома я всегда находился в атмосфере любви и вкуса.
– Кто-то в семье был связан с музыкой?
– Исключительно на любительском уровне. Несмотря на то что жили мы довольно скромно, фортепьяно было. Отец играл. Бабушка и мама хорошо пели. Поскольку дом наш был очень хлебосольным, часто все пели, собираясь за большим семейным столом. В основном популярные песни тех времен. И конечно, народные – русские, украинские. Вообще, фольклорные песни всегда завораживали меня своей исконной красотой и повлияли на формирование моего музыкального вкуса. Несмотря на то что родился я в Молдавии, по крови к ней отношения не имею и молдавского языка не знаю. Но молдавские песни тоже частенько слышал. Не понимая ни слова, восхищался их мелодичностью. Существовала и абсолютно другая, параллельная этой линия моего знакомства с музыкой. Она началась в 60-е, с появлением так называемых записей на «костях», сделанных на рентгеновских снимках. В основном это были запрещенные вещи: рок-н-ролл, буги-вуги, джаз. Официально их нигде нельзя было услышать, разве что изредка на танцплощадках. С появлением подпольных записей мой музыкальный кругозор значительно расширился. Повзрослев, я услышал The Beatles, The Rolling Stones, Chicago – группы, которые сейчас стали классикой жанра, а в то время только делали первые, не очень уверенные шаги. Случилось это и благодаря радио. В поисках интересного я крутил ручку приемника и ловил на коротких волнах совершенно новую для себя буржуазную музыку. Так я узнал об итальянской эстраде, о джазе. Как сейчас звучит в памяти бархатным баритоном вступление к часу джаза на «Голосе Америки»: The Voice of America. Jazz hour. Willis Conover.
– Вы упомянули о Молдавии. Бывали ли в период «всесоюзной известности» на своей малой родине?
– Разумеется, и в Молдавии бывал. По всему бывшему СССР колесил с гастролями. Кстати, не поверите, меня повсюду воспринимали своим. Это сейчас просто: зашел в Интернет и прочитал, что родился я в Кишиневе, куда моих родителей занесло по работе. А прежде ведь, в какой город ни приезжал, говорили: «О, наш земляк! Ну как же нет? Ты же учился с Володькой в 15-й школе, вы сидели за одной партой, он сам рассказывал». Не скрою, мне было приятно, что люди считали меня своим. Но корни мои, на самом деле, уходят в Самарскую губернию, под Сызрань, в деревню Старая Рачейка. В истории нашей семьи много белых пятен. Что-то скрывалось, что-то замалчивалось – время такое было. К примеру, я мало знаю о судьбе деда. С одной стороны, мама – капитан разведки, папа – полковник МВД, оба – члены партии. С другой – как впоследствии выяснилось, дед был репрессирован, переехал жить в Канаду. К счастью, сейчас есть возможность потихоньку восполнять пробелы. Как-то меня пригласили поработать в Сызрань. С приглашающей стороны были достаточно финансово обеспеченные люди. Предложили свободное время до мероприятия провести как мне заблагорассудится. Я спросил, не могут ли они отвезти меня в Старую Рачейку. Оказалось, это совсем недалеко, и мы поехали. Маленькая деревенька, маленькая церковь, такое же кладбище при ней. Я отправился прямиком туда. Как раз попал на родительскую субботу. Жители недоумевали: приехал на кладбище какой-то чумовой джип, оттуда вышел я – сюрреализм такой. Но потом мы разговорились. Они тепло ко мне отнеслись: кто-то вспомнил моих родственников, выяснилось, что долгое время там еще жил младший брат отца. Многие обрадовались, что мы с ними оказались земляками.
– Программа «ДОстояние РЕспублики», которую вы согласились вести, тоже построена на воспоминаниях. Чем вы руководствовались, принимая приглашение?
– Я давно понял: эта тема важна и нужна. Еще когда у меня были прямые эфиры на канале «Ностальгия», связанные с «Утренней почтой» и «Утренней звездой». Люди звонили не только из России и бывших соцреспублик, но и из Америки, Израиля, Австрии, Бельгии, Германии, Финляндии. И вспоминали те выпуски передач, о которых я и сам уже забыл. Они делились своими воспоминаниями, ощущениями, пересказывали кусочки из своей жизни.
– Для записи песенных номеров в большинстве телепрограмм используются фонограммы. А у вас как?
– У нас живой звук. Многие наши участники, как Мазаев, например, принципиально поют только вживую. Ведь та же «Утренняя звезда» была конкурсом исполнителей: как спел, так спел. А здесь конкурс песни. Поэтому, если не все гладко вышло с первого раза, переписываем. Вообще, я преклоняюсь перед командой, с которой мы делаем эту программу. Я выхожу со съемок выжатый как лимон.
– А музыкальные программы коллег, схожие по смыслу, формату, вы смотрите?
– «Две звезды» смотрел с удовольствием. Очень удачный проект. Я смотрю с точки зрения профессии – по картинке, декорациям, манере ведения. Но для меня всегда была и остается на первом месте атмосфера программы. Многие вещи сейчас молодым собеседникам совершенно непонятны. Если рассказать молодежи о том, что мы выходили из магазина обвешанные рулонами туалетной бумаги и были счастливы, они подумают – шутка. А это было частью жизни, тот же дефицит. Мы не собираемся особенно копать в сторону цензуры и пропаганды, но и об этом тоже нельзя не упомянуть. Те же «Ландыши» Оскара Фельцмана или «Черный кот» Саульского в свое время считались пошлятиной. А все с удовольствием под эти первые твисты танцевали.
– В разные времена разные вещи считаются неприличными. Сейчас, к примеру, многие сетуют на то, что светской жизнью у нас подменяют культуру. Вы достаточно часто появляетесь на светских мероприятиях. Что вас в них привлекает?
– Могу сказать точно – я не всеяден. Большую часть приглашений сразу отбрасываю как бессмысленные, на мой взгляд. Хожу только на мероприятия, связанные с интересными мне событиями, чтобы пообщаться с интересными мне людьми. То есть для меня важно, что на светских раутах возникают не только сплетни и новые темы для разговоров, но и в непринужденной обстановке обсуждаются рабочие моменты.
– Среди ваших хороших друзей много известных людей – Юрий Антонов, Никита Михалков, к примеру. Как вам кажется, возможно ли объективное отношение к творчеству друзей между коллегами?
– Если я дружу с человеком, то принимаю таким, каков он есть, со всеми его недостатками и достоинствами. Но что касается творчества, могу и спросить, если что-то непонятно, обсудить какие-то детали. Правда, в случае с Михалковым и Антоновым этого практически не бывает, они – классики, люди с безупречным вкусом.
– Ну хорошо, а по отношению к просто талантливым коллегам?
– Многие сталкивались, думаю, с ситуацией, когда тебя куда-то приглашают, априори ожидая восторженной реакции. Меня друзья и приятели часто приглашают на премьеру спектакля, фильма, показа, концерта. Да, не скрою, бывает, что по окончании просмотра опускаешь взгляд, не зная, что сказать. Особенно если, на мой взгляд, что-то откровенно не получилось, не понравилось. Приходится находить обтекаемые фразы, чтобы и человека не обидеть, и себе не врать. Высказывая свое мнение, иногда говорю, что конкретно можно было бы улучшить, изменить, но не в категоричной форме.