Актер Богдан Ступка:

– Богдан Сильвестрович, в последнее время все чаще экранизируют классику. Вот и вы за короткий период снялись и в «Иванове» Чехова, и в «Тарасе Бульбе» Гоголя. Классика – это, конечно, хорошо, но что же, современная кинодраматургия совсем обеднела, нет хороших сценариев?

– Наверное, есть. Но их мало. А есть Чехов, Гоголь, Достоевский, в Украине – Иван Франко, Леся Украинка. И современные темы – это парафраз того, что они написали. Классика актуальна в любую эпоху, в любое время. А я человек прошлой эпохи, наверное. Я люблю костюмы. Играешь Дон Жуана, или Ричарда Третьего, или Ивана Петровича Войницкого – и это для меня имеет существенное значение. Я себя плохо чувствую в современных костюмах, в джинсах там, в тапочках. Наверное, я все-таки артист романтический. А их осталось мало! (Смеется). Хотя я снимался и в современных фильмах – и «Водитель для Веры», и «Свои». Но все равно это немножко ретро. А теперь вот «Иванов». Это замечательно! Я считаю, что мне в жизни повезло и, наверное, Вадиму Дубровицкому (режиссер фильма. – «НИ») повезло, что мы встретились. Я с таким пиететом к нему отношусь за то, что он снимает классику.

– «Иванов» – это все-таки пьеса, а не сценарий. Насколько трудно переводить на киноязык театральное произведение?

– Я думаю, театральность присутствует в этом фильме. Но если хорошая театральность, это неплохо. Это все-таки искусство! Мой педагог всегда говорил: «Ступочка, то же самое, что в жизни, только на каблук выше!» Это художественная правда, понимаете? Мы привыкли, что должно быть достоверно, как в жизни: вот, например, копают огород. Да снимайте тогда просто дачника, который копает огород! Но тут есть художественная правда, она немножко не соответствует и не совпадает с этой правдой жизни. «То же самое, но на каблук выше!» Замечательно, правда?

– Вам симпатичен главный герой пьесы Чехова «Иванов»?

– Да. Возможно, он симпатичен мне через артиста Серебрякова. Он просто удивительный! Мы все смотрим друг за другом на съемочной площадке, кто как работает, кто как ведет себя в быту. Я с Серебряковым когда-то встречался у Бориса Бланка на фильме «Кремлевские тайны XVI века», я там играл Бориса Годунова. Это было где-то начало 90-х, Алексей был тогда молодым артистом. А сейчас у нас вторая встреча. Он просто классный артист! Партнер удивительный. Очень достойный, знает, что он делает. Он умный, интеллектуальный, красивый, сексуальный.

– А к своему персонажу Лебедеву вы какие чувства испытываете?

– Очень интересный образ! Я не знаю, что там получилось, когда снимаюсь, не бегаю и не смотрю в монитор. Потому что я как красная девица, мне все кажется, что нос не такой, глаза не такие, плохо выгляжу. Поэтому мне лучше не смотреть. Смотрю только иногда, если надо запомнить мизансцену, чтобы потом повторить. Но это бывает редко. Я раньше смотрел, а потом понял, что лучше этого не делать, потому что ты на себя смотришь только визуально. Как звезда, как красивая женщина, женское начало в артистах ведь существует. Так вот, поэтому я не знаю, что получается пока.

– А в театре вы эту роль не играли?

– Нет. Я у Чехова играл Треплева и Ивана Петровича Войницкого. Отец меня на сцене всегда воспринимал гениально: «О, это мой сын!» А мама все время ругала. Ее не стало год назад, не дожила месяц до 95 лет... Помню, я как-то засунул руки в карманы, стоя в фойе театра, а моя мама говорила мне: «Вынь руки из кармана, ты же будешь играть дядю Ваню! Понимаешь, это дворяне, их учили, как сидеть, как кушать, общаться с людьми, это школа была». Мама пришла на спектакль, а у меня вся роль была построена на том, что руки в карманах. Но я не мог засунуть руки в карман, они были какие-то неживые. Потому что мама сидела в зале!

– Наверное, мама была самым добрым и справедливым критиком.

– Она мудрая. Помню, она посмотрела Булгакова «Мастера и Маргариту», где я играл Мастера, и мы сели на кухне и стали обсуждать. Она эту книгу не читала. Но знала Библию – Старый Завет, Новый Завет. И вот мама мне говорит: «А не болел ли этот автор?» Я говорю: «Да, у него был склероз почек, полгода он лежал на кровати в набедренной повязке, потому что не мог надеть на себя ни майку, ни рубашку, ни трусы, было очень больно». Мама говорит «вот видишь, его Господь Бог покарал за то, что он хотел сделать свое Евангелие». Можно соглашаться, можно не соглашаться, но ведь он же из Воланда сделал Бога, Дьявол делает добрые дела. Есть разные точки зрения, я не утверждаю, что моя мама – истина в конечной инстанции. Но на меня это очень сильно повлияло. Я потом написал заявление и отказался играть Мастера. И всегда на спектаклях происходила какая-то чертовщина! Я влезаю к Маргарите через окно и ударяюсь головой об оконную раму, чувствую, потекла кровь, за кулисами дают мне платочек, чтобы вытер. Это первый случай. Вторая чертовщина произошла в сцене, когда Мастер убегает из сумасшедшего дома. В театре же делается все условно: кровать, где Бездомный сидел, была в оркестровой яме. И вдруг кровать сломалась! Два года я играл, но поговорил с мамой и перестал. А если я соглашался на какие-то отрицательные роли, мама мне говорила: «Не играй». Всегда меня спрашивала: «Ты там играешь хорошего человека или плохого?»

– Мне очень нравится фильм Тиграна Кеосаяна «Заяц над бездной», где вы сыграли такого трогательного, лиричного Брежнева…

– Хорошее кино, кстати. Мне оно тоже очень нравится. Необычный там этот Брежнев. Мы знаем его, как нам его преподносят. И вдруг он поехал в Англию, встретил там королеву. Он же видный мужик был! Мужичок был будь здоров, да? И она на него глаз положила, а он подумал: «А почему я не могу жениться на королеве?» Может, это было подсознательно, никто ж не знает, что происходит в этой черепной коробке. Так что мне очень нравится этот фильм. А многие мои коллеги-актеры сказали: «А про что это, мы не поняли». Там ведь речь не про Брежнева, там про мечту человека. Господи, неужели так трудно это понять?! Кеосаян просто умница. Прекрасный фильм. И он как-то незаметно прошел, очень жалко.

– Богдан Сильвестрович, а вам никогда не хотелось самому снять кино? Поставить спектакль?

– Я вам сейчас объясню. Помню, Михаил Александрович Ульянов делал в начале 1970-х годов в качестве режиссера фильм «Самый последний день», я там снимался. Приехал я на озвучание и вижу, сидит он в углу, вот тут, на «Мосфильме», и я его спросил: «Михаил Александрович, почему вы такой грустный?» А он ответил: «Знаете, Богдан, чтобы снимать кино, нужно иметь талант. Это моя первая и последняя работа». Для меня эта фраза осталась на всю жизнь. Вот я семь лет художественный руководитель Национального академического драматического театра имени Ивана Франко в Киеве. И я себе не позволяю ставить спектакли! Зачем пополнять когорту бездарных театральных режиссеров? Зачем? Другие говорят: «Что ты за художественный руководитель?» А я помню ту фразу Ульянова. Они ведь с Кириллом Лавровым, Царствие Небесное обоим, вместе снимались в «Братьях Карамазовых». За месяц до окончания съемок режиссер Иван Пырьев умер. И вот они вдвоем – Лавров и Ульянов – заканчивали картину. А потом Михаил Александрович решил снять кино самостоятельно. Вот так вот люди уходят, многое забывается, но остаются потрясающие какие-то вещи, на всю жизнь. Вот я это помню. Возникает соблазн что-то поставить, но я говорю себе «нет». Ты художественный руководитель, можешь делать в своем театре, что хочешь, ты – хозяин! Но – не надо! Занимайся тем, что ты умеешь делать.

Справка «НИ»