Ураганная сила юмора

К знаменитой театральной аксиоме о ружье, обязанном выстрелить, Кристоф Марталер добавил свое уточнение: зритель не должен знать, что именно на сцене может стать ружьем. В его спектаклях «стреляет» что угодно и в самый неожиданный момент. В его постановках люди, предметы, пространство всегда готовы действовать самым непредсказуемым образом. В Papperlapapp гробницы становятся кроватями (достаточно положить на надгробную плиту матрас) и катаются вверх-вниз наподобие лифта; хозяйственная сумка – предметом религиозного культа; стены папского дворца превращаются в музыкальный инструмент… Известно, что Марталер не сразу принял предложение фестиваля сочинить спектакль специально для открытой сцены папского двора в Авиньоне. Но в результате личного знакомства с одной из самых прославленных мировых площадок Марталер вместе со своей постоянной соратницей художницей Анной Фиброк и своего напарника-директора Оливье Кадио создали один из самых впечатляющих образцов театрального перформанса.

Любимые фрики Марталера, переходящие из спектакля в спектакль, в Авиньоне обрели звездное небо над головой (спектакль начинается в 22 часа), порывы южного ветра мистраля, пространство, полное исторических и культурных реминисценций, наконец, гигантскую игровую площадку, где может проехать танк или покружиться вертолет. Но странным образом маленькие люди не только не теряются на этом величественном фоне, но, напротив, каждый их жест обретает скульптурную выразительность. И, как завороженный, ты наблюдаешь за стариком, который в течение получаса неподвижно сидит, держа в руках чайный пакетик. За женщиной, спасающейся от внутреннего огня бурных чувств в тележке-холодильнике с банками колы и спрайта. За аппетитной толстухой, которую в порыве страсти засунули головой в стиральную машину, и теперь бедняжка безуспешно пытается высвободиться.

Papparlapapp разворачивается как цепочка сменяющих друг друга, замкнутых в себе сценок-притч, простых по форме и многоуровневых в своих смыслах. Вот группа экскурсантов покорно идет за слепцом-экскурсоводом, путающим все на свете, мешающим французские, английские, немецкие фразы. Глупцов ведет слепец. Он угрожающе размахивает своей палкой и в качестве священного места гордо демонстрирует стиральную машину. Покорные экскурсанты готовы принять все и немедленно пасть на колени и молиться перед церковной исповедальной, из которой вырываются снопы искр. Сварочные ремонтные работы воспринимаются как проявление божественных сил. Сколько раз по жизни мы видели эту готовность слепо склонять колени, создавая идолов хоть из кошелки?

Практически с небес на сцену летят мешки-свертки, в которых аккуратно упаковано пышное священническое облачение, включая митру. Путаясь в полах рясы, спеша и спотыкаясь, персонажи надевают на себя облачение папы римского, но выдерживают новую роль недолго. Толпа пап, путаясь в рукавах и наступая на рясы, спешит исполнить ритуальный выход, после чего, содрав с себя чужие одежды, заталкивает их в стиральную машину (пачкая и ломая доставшиеся нам от предков сакральные предметы, мы, как правило, уже не можем вернуть им первоначальную незапятнанность).

Ирония Марталера тотальна и обращена не только на мир вовне, но и на собственное творчество. Самоиронично само название спектакля: Papperlapapp переводится русским «бла-бла-бла». Режиссер с самого начала демонстративно отказывается от позы и обличителя, и разоблачителя, и пророка. Он не верит, что этот мир можно спасти или исправить. Но от отчаяния последовательного пессимизма Марталера спасает юмор (одно из самых свободных чувств, данных человеку) – только он помогает человеку выживать в этом безумном, безумном мире.

Великая музыка – Бах, Шопен, Моцарт, Верди – искажается исполнителями. Звуки дичают, вырываются из людской власти, и вот уже все пространство дворца заполнено звуковой катастрофой. Кажется, даже стены семисотлетнего замка сейчас взлетят на воздух, не выдержав звуковой вибрации. Накрытые звуком как торнадо зрители поспешно дезертируют из театра. И сами эти уходы становятся частью спектакля: кажется, что режиссер просчитал все бегущие группки и включил их в свое представление. Шумовой апофеоз спектакля Марталера – момент такой мощи и силы воздействия, что любая сцена после него кажется излишней, как скучное заключение после остроумной и яркой речи. Хотя и во второй части спектакля есть немало увлекательного и убедительного.

Свободный житель свободной страны, Марталер касается любых острых тем, не боясь гнева обскурантов от религии или от культуры. И, сидя среди трех тысяч зрителей в папском дворе, ты размышляешь: нужна ли свобода в нашей стране, чтобы в ней появились Марталеры, или нужны Марталеры, чтобы в стране появилась свобода?