Posted 20 мая 2009,, 20:00

Published 20 мая 2009,, 20:00

Modified 8 марта, 07:34

Updated 8 марта, 07:34

Олег Янковский:

20 мая 2009, 20:00
«Моя профессия связана главным образом со здоровьем»

– Вы отождествляете себя со своими персонажами?

– Я считаю, что иначе нельзя. Потому что, когда артист привносит какую-то свою, будем называть это – боль, тогда роль становится не декоративной. И только тогда это начинает волновать зрителя, сидящего в зале. И так с любой ролью. Тот же Мюнхгаузен. Посмотрите, разве я его сыграл фантазером каким-то? Нет, я привнес свою человеческую боль.

(2003 год)



– Как вы чувствуете себя в режиссерском кресле после работы со столькими мастерами?

– Комфортно, потому что мне посчастливилось работать с разной режиссурой. С самой первой картины «Щит и меч» я работал с профессионалом – Владимиром Басовым. Он сам был автором сценария, но я никак не мог понять, что он делает: сценарий лежал на площадке, но снимал он по книге – держал в руках толстый роман и, когда заканчивал снимать сцену, лист из романа вырывал. Или Тарковский – он долго-долго все выстраивал.

(2004 год)



– Часто ли вспоминаете о ваших ролях, о персонажах?

– Иногда даже пересматриваю, когда случайно натыкаюсь по телевизору на фильм со своим участием. Когда вижу «Служили два товарища» – душа кровью обливается. Вот уж воистину – «над вымыслом слезами обольюсь». Странно, что над своим же. Помните сцену, где меня Высоцкий убивает?

«ВЛЮБЛЕН ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ»

– Еще бы. «Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал…» Сыграно на разрыв аорты.

– Сам не понимаю, кто меня надоумил так повернуться и так посмотреть, чтобы во взгляде не было боли, а было что-то вроде удивления перед смертью. Вы знаете, роли – это нечто вроде кирпичиков в здании, которое строит актер и оставляет после себя. Но вот увидеть это здание со стороны при жизни вряд ли удастся.

– В романах часто пишут о том, что актеры и в жизни продолжают играть свои роли. Иногда бессознательно. И редко бывают самими собой.

– Есть такой грех. К большому сожалению. Примерит человек какую-то удачную маску и оставит на себе. Это случается и с очень большими актерами. Иннокентий Михайлович Смоктуновский, царство ему небесное, так и не снял с себя маску князя Мышкина. Великая была роль, уникальная, вот он и заигрался.

– А вы любите воспроизводить какие-то моменты из жизни своих героев?

– Случается. Сидят во мне отдельные летучие фразы. «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»

(2005 год)



– Вы как-то рассказывали, что когда снимались в фильме «Щит и меч», то относились к себе как к величайшей драгоценности и по пять раз оглядывались, прежде чем перейти дорогу. Сейчас так же?

– Не то что бы как к драгоценности, но я тогда так хотел попасть в кино, что очень берег себя. Может быть, не зря берег.

– Сейчас тоже бережете?

– Ну сейчас это трепет другого порядка. Конечно же, берегу себя, стараюсь беречь, но того трогательного момента уже не испытываю. Все же возраст. Тем не менее это такая профессия, которая связана главным образом со здоровьем. В актерстве надо быть в хорошей форме, так что надо заботиться о себе.

– В начале 1990-х новых фильмов с вашим участием практически не выходило. Не было у вас тогда страха, что забудут? Или когда известность такая, как у вас, о страхе быть забытым вообще нельзя говорить?

– Нет, этот страх всегда остается. Такая профессия, в которой все время надо что-то новое в топку бросать. Если останавливаешься – смерть, конец. Для любого актера. Тем более для актера в возрасте, когда понимаешь, что времени осталось все меньше, а возрастных ролей совсем мало, и у нас, к сожалению, редко пишут роли «на актеров»... Так что, упаси Бог, успокоиться.

– А что такое конец для актера? В чем это выражается? Почему вчера еще интересно было смотреть на актера, а сегодня – уже нет?

– Ну это загадка, в которой мы с вами не разберемся. Это тайна профессии, когда вчера был интересен, и вдруг, как будто что-то перегорает. Никто не знает, почему это происходит и когда. Это может в 40 лет случиться, а бывает, божий огонь в тебе горит и горит. И Евгений Павлович Леонов в день своей смерти собирался играть «Поминальную молитву» и до последней минуты был интересен, загадочен. Есть много других примеров, таких же. Так что не могу я ответить на ваш вопрос, не знаю я этой разгадки. И, честно говоря, не хотелось бы, чтобы я когда-нибудь ее узнал.

(Октябрь 2007, журнал «Театральные Новые Известия – Театрал»)

"