Пластиковый Дюма

В горьковском «На дне» уличная проститутка Настя все зачитывалась дешевенькими книжками о Раулях и Гастонах, о прекрасных дамах и роскошной жизни, о которой она может только вздыхать. Лет сто назад на Руси была популярна литература такого рода. Ее героями были старые виконты, гоняющиеся за прелестными падшими женщинами и кидающие в них пригоршнями бриллианты. Или графини, которые задорно швыряются в своих поклонников апельсиновыми корками. В общем, полусказочный светский мир, куда не вхожи ни автор, ни его доверчивые читательницы. Юрий Еремин, обратившись к Александру Дюма-сыну с его трогательной историей чистой любви великолепной куртизанки, создал на сцене «Современника» мир роскоши дам полусвета, подозрительно похожий на фантазии авторов тех самых дешевых книжек. Очень много косо повешенных зеркал, превращающих пространство в подобие комнаты смеха: каждая фигура дробится, множится и искажается. Отражаясь в зеркалах, сверкает хрустальная люстра. Много каких-то предметов мебели: шифоньеры, этажерки. Куча пластиковых деревьев в кадках, изображающих то оранжерею, то деревенские кущи. Задуманная красота обстановки превращается в «красивость». Граф Варвиль при встрече с Арманом радостно тыкает пальцем ему в живот и столь же радостно гыкает. Произнося куртуазный текст Дюма, Варвиль привычным жестом бандюги заламывает руку Маргарите, допрашивая, зачем она его сюда заманила.

Постановщик довольно решительно отбрасывает то основное, ради чего стоит обращаться к мелодраме Дюма: обаяние другой жизни, людей, которых больше нет, их манер, их способа ухаживать. Вместо этого Еремин предлагает целый набор постановочных штампов. Действие начинает с аукциона, где распродаются вещи недавно умершей Маргариты Готье. И этот натужный аукцион становится единственным каркасом спектакля. На сцене то и дело появляется Аукционист (Александр Кахун), бодро объявляющий о продаже очередного лота – предмета обстановки. Действие спотыкается о штампованные постановочные ходы, примерно так же как персонажи на сцене постоянно натыкаются на кадки с деревьями. А спектакль распадается на разрозненные сцены, плохо подогнанные даже чисто сюжетно. И остается удивляться: почему Еремину понадобилось отказываться от выстроенной пьесы Дюма и сочинять собственную, довольно корявую инсценировку по его роману?

Предложенные условия игры практически лишили актеров свободы маневра.

На главные роли выбраны выпускники Училища им. Щепкина. Армана Дюваля играет Антон Хабаров. Маргариту – Клавдия Коршунова. Они послушно изображают идеальных среднестатистических любовников. То кокетливо сплетают пальчики, то раскачиваются на качелях, то бегают друг за другом по сцене, то зовут друг друга из разных углов: «Арман! Маргарита!» То эротично укладываются в кровать. Сознательно сделав ставку на молодых, Юрий Еремин никак не обыграл и не оправдал свой выбор. Вчерашние студенты приносят на сцену «Современника» обаяние молодости, хорошую школу, чувство ритма. Но не больше. Что обидно, поскольку в ряде моментов понятно, что Клавдия Коршунова могла бы сыграть свой, очень своеобразный образ Маргариты Готье. Конечно, не «дамы с камелиями», но нервной, чуть неуклюжей девчонки из провинции. В роскошном наряде куртизанки ее Маргарита кажется девочкой, которую в первый раз оголили и уверили, что так нужно. Однако эта возможность неожиданного поворота образа роковой куртизанки остается невостребованной в спектакле. А сама роль дамы с камелиями распадается на отдельные сцены, куски, не складываясь в законченное целое.

Спектакль обрывается на полуслове. Зеркала угрожающе пикируют вниз. Маргарита, прижимая к груди камелии, слабеющим шагом направляется в сторону кулис, слабо вздыхая: «Арман, Арман, я знаю – ты там!»