Владимир Стеклов

– Вы могли стать первым актером в мире, побывавшим в космосе. Почти год вы готовились к полету, который не состоялся. Как вы относитесь к своему необычному опыту? Нет ли сожалений о потерянном времени?

– Год с небольшим, проведенный в Центре подготовки космонавтов имени Гагарина, был крайне важен для меня. У меня был подписан контракт на 60 суток пребывания на орбите, я готовился по программе длительного полета. Я мог стать не только первым актером, но первым и последним актером, который вступил на борт станции «Мир». Потому что после «нашей» экспедиции станция перестала существовать, и сейчас ее нет. Как с профессиональной точки зрения, так и с человеческой мое пребывание среди космонавтов, само знакомство с людьми этой профессии – огромное везение.

Я получил много знаний и серьезного человеческого опыта. Если и есть какие-то сожаления, то они связаны с тем, что мой контракт так и не вступил в силу и полет был отменен.

– Вы работали в Астрахани, на Камчатке, в Москве. На время начала вашей актерской карьеры пришелся переломный момент в российской жизни. Как вы оцениваете произошедшие в стране перемены? Легче стало жить актерам или труднее?

– Мне кажется, будет не очень правильно оценивать ситуацию «тогда» и «теперь» с точки зрения «лучше-хуже». Потому что в любом случае и я, и любой человек, находясь в определенном возрастном статусе, будет тосковать по «тогда». Тогда была молодость, а значит, «все было лучше и веселее». Мороженое было лучше, хлеб лучше, молоко лучше, и водка лучше, и дешевле…

Во времена перестройки мне довелось репетировать «Собачье сердце» Михаила Булгакова. И я вспоминал свои ощущения, когда читал этот роман еще в «застойный» период. «Собачье сердце» находилось под грифом «табу», и я его читал в «Самиздате», перепечатанное на машинке. Так вот, если бы не было перестройки, я бы никогда в «Собачьем сердце» не сыграл. Сегодня можно читать любую литературу. Можно все смотреть. Существовали же страшные запреты на совершенно безобидные фильмы: ту же самую «Греческую смоковницу» или «Эммануэль».

Сегодня, пожалуй, можно делать все: все ставить, все играть. И появилась какая-то растерянность. Употребление на сцене ненормативной лексики? Ну, пожалуйста! Только этим уже никого не удивишь. Ходить голым? Пожалуйста! Сыграть политика? Нет проблем! Другое дело, ради чего? Зачем?.. Наступил какой-то момент растерянности у режиссеров, у актеров. А про что играть сегодня? Какой предмет разговора? Какой язык?

Недавно мне довелось увидеть документальный фильм о подмосковной свалке, о бомжах. Фильм настолько пронзительный в силу своей документальности, что я просто подумал: а можно ли сегодня об этом рассказать в кино или в театре? Боюсь, что все потуги показать срез дна художественным способом обречены. Как проваливается огромное количество сериалов с их обязательной криминальной средой. Сегодня заказные убийства, взрывы стали буднями. И показывать в кино все эти «бумажные страсти» смешно. Дело не в том, хорошие или плохие там актерские работы, плохой или хороший режиссер. Просто все это – «фанера», языком шоу-бизнеса выражаясь. Люди рисуют себе синяки, говорят сиплыми голосами, стрижеными затылками изображают этих «братков». Фанера. А рядом ты видишь документальное изложение про настоящих наркоманов, про бездомных детей.

– Сейчас говорят, что рынок «задавил» художников. И диктат спонсора ничуть не легче, чем цензуры…

– Сейчас появилась возможность выбора. Как бы ни ругали антрепризу, но она дает возможность разнообразить свою жизнь. Сыграть, что тебе хочется. Ну, никогда я не сыграю Шекспира в своем театре, хотя бы потому, что его нет в планах. Что касается «рыночного диктата», то мы сами смеемся над театром Карабаса Барабаса. Но это сегодняшняя реальность. И ты сам решаешь, принимать или не принимать те или иные условия. Если тебе за твою профессию, за твое мастерство находят возможность платить столько, сколько ты стоишь, то почему бы нет? На мой взгляд, это плюс.

Молодости свойственны истовость, оптимизм и вера в то, что ты обязательно увидишь небо в алмазах, не нарисованное, а то самое. А с возрастом начинаешь ценить и другие стороны профессиональной жизни. Кстати, сегодняшние молодые «взрослеют» гораздо быстрей. На примере своей старшей дочери Агриппины (она из той самой молодежной когорты, которая сегодня доминирует на московских сценах и съемочных площадках) вижу, что они живут по-другому, чем я в их годы. И мне нравится их жизнь. И жаль, что я немножко в той какой-то другой жизни остался.

– Вы заговорили о новом поколении актеров в положительном ключе. У многих актеров в возрасте новые формы молодежного театра вызывают неприятие и раздражение. У вас нет?

– Абсолютно нет. Но я не люблю говорить о молодежи вообще. Часто приходится слышать этот вопрос: «Как вы относитесь к молодежи?» А молодежь, она такая разная, не однородная! Часть с явным знаком беды. Я много езжу по провинции, вижу одиннадцати–шестнадцатилетних, слышу их прокуренные легкие, вижу изжеванные и обожженные вены, пустые глаза. То есть полный распад, причем на генном уровне, а не просто на уровне нравственном и моральном. Это беда. Но я не думаю, что только эти ребята составляют сегодняшнее поколение. Есть и другие, и не обязательно в Москве, не обязательно в рамках Бульварного кольца. В провинции тоже есть замечательные ребята.

Наша страна не просто большая – она гигантская. Даже мысленно трудно представить себе эти просторы. С одной стороны, опять же видишь брошенные деревни, брошенные дома, спившихся мужиков и баб на полустанках, которые тоже не знают, как им разорвать этот порочный круг… А бывает, испытываешь такое чувство гордости… Здесь, в столице, мы все равно основываем свои суждения на наблюдениях в какой-то московской среде, а существует огромный пласт других людей. И живут в России по-всякому, живут порой страшно.

Справка «НИ»

Владимир СТЕКЛОВ родился 3 января 1948 года в Караганде. В 1970 году окончил Астраханское театральное училище. Работал в театрах Кинешмы и Камчатки, в 1981–1989 – актер Московского драматического театра им. К.С. Станиславского, с 1989-го – Театра им. Ленинского комсомола (ныне Ленком). Прошел подготовку к полету на станцию «Мир», но из-за недостаточного финансирования проекта в космос не полетел. На его счету около 50 киноролей. В 1988 году удостоен звания заслуженный артист РСФСР.