Posted 19 апреля 2006,, 20:00

Published 19 апреля 2006,, 20:00

Modified 8 марта, 09:07

Updated 8 марта, 09:07

Халва для невесты

Халва для невесты

19 апреля 2006, 20:00
К своему 30-летию театр «Ильхом» приурочил долгие европейские гастроли. Первый город турне – Москва. На сцене Центра имени Мейерхольда был показан спектакль, поставленный по незаконченному роману узбекского писателя Абдуллы Кадыри, погибшего в сталинских лагерях.

Начавший свою жизнь 30 лет назад в одном из подвалов города Ташкента, театр «Ильхом» с самого начала воспринимался как своеобразное окно в Европу. Там ставились пьесы, казавшиеся крамольными для большой сцены русского Театра драмы. А на спектакли «Ильхома» записывались у администратора за две-три недели, а иногда и за месяц. В любом мало-мальски интеллигентном обществе непременно заходил разговор о последней ильхомовской премьере, о последней «выходке» Марка Вайля в его сложных взаимоотношениях с начальством. Любого приезжего непременно вели в «Ильхом», а после спектакля можно было гулять по рядом расположенной бывшей Красной площади, ныне ставшей площадью Независимости.

Свой юбилей театр отмечает гастрольным турне Москва–Вена–Лондон. И гвоздем выбранной афиши стал спектакль «Белый белый черный аист», воскрешающий реалии Ташкента начала ХХ века и Ташкента конца ХХ века. Смешение русского и узбекского языков (персонажи легко переходят с узбекского на русский) было свойственно именно Ташкенту конца ХХ века, когда 60% населения было русскоязычным. Хотя словечки «хоп», «яхши», «салям алейкум», «махаля» легко вплетались в русскую речь. Так же, как пиалы, чапаны и чувяки входили в быт.

Главная коллизия незаконченного романа погибшего в лагерях в годы сталинских репрессий узбекского писателя Абдуллы Кадыри осталась абсолютно актуальной и для Ташкента конца ХХ века. Юноша, которому нравится юноша. 16-летняя девушка, отданная замуж против воли. Положенный по обычаю калым за невесту, часто почти разоряющий семью жениха. Бесцеремонные свахи, сторожащие новобрачных, чтобы с гордостью вынести красную простыню на показ соседям по махале.

Марк Вайль и Ёлкин Турчиев создали спектакль о драматизме смены поколений, о трагическом непонимании отцов и детей. На сцене белое сухое дерево, подвешенные кувшины, из которых высыпаются то сухие листья, то пепел, то льется вода. Персонажи одеты в белые рубахи и штаны, сверху прикрытые разноцветными чапанами у мужчин и халатами женщин. Волосы невесты заплетены в положенные сорок косичек. А матери жениха и невесты поят своих мужей чаем из пиал. Но этим реалиям быта противостоит чуть карикатурно-преувеличенная манера игры актеров. Отрицательные герои отрицательны каждую секунду действия. Положительные на удивление прекрасны тоже каждую секунду. А уж юношу-поэта Махзума актер Бернар Назармухамедов играет просто чистым кудрявым ангелом Ботичелли, явившимся в наш грешный мир откуда-то с незапятнанных небес. Хотя юноша, ворующий деньги у отца, чтобы отдать их своему приятелю, к которому испытывает сильное влечение, от ангела весьма далек. Но режиссер не замечает никаких грехов на его белых одеждах. Даже эпизод, где он избивает оскорбившую его юную жену, решен как бег по кругу двух невинных существ. И собственно весь сыр-бор с возмутившимися свахами и оскорбленным отцом невесты решается режиссером как чистое недоразумение и игра злых сил (интересно, где вы видели отцов, которые спокойно сносят побои своих единственных дочерей, да еще в первую же брачную ночь? Или отцов, спокойно относящихся к тому, что 16-летний сын увлекается приятелем?).

Разделив мир на правых (детей) и виноватых (отцов), на жертв (детей) и виновных (отцов), Марк Вайль довольно сильно упрощает саму коллизию встречи старого и нового. Дети не лучше и не хуже своих отцов – просто они другие. Щенки вырастают похожими на своих родителей. Людские дети – это всегда мутация относительно взрослых. Они такие же, но и другие. Как такой же, но и другой Ташкент начала века ХХ и начала века ХXI.

"