Очищение огнем

Было ужасно неловко за коллег-журналистов, у которых пресс-конференция, посвященная открытию выставки «Зверев в огне», не вызвала энтузиазма. Зал был скорее пуст, чем полон. Вина ли в том не достаточно агрессивной пиар-кампании или снобистская уверенность, что нового про Зверева сказать невозможно, – не так уж важно. Важнее, что уже буквально на следующий день у дверей Нового Манежа выстроилась реальная очередь под тысячу человек. А это абсолютный рекорд для галерейных проектов. Мне не раз приходилось бывать на открытиях экспозиций с десятками телекамер и сотнями критиков, но стоило прийти туда же на следующий день, и ты уже бродишь по пустынным залам. Как зрители в обход афиш и прессы распознают, на что нужно идти? Загадка почище сфинксовой. Понятно, что Зверев без внимания не останется – недаром его считают одним из самых «народных» художников. Но это как раз тот случай, когда критику и журналисту надо было все бросить (тем более что и бросать-то нынче особо нечего) и лететь в Георгиевский переулок.

Перед началом выставки прозвучали как минимум три важных заявления. Во-первых, большая часть листов, спасшихся во время пожара (поджога?) на даче Георгия Костаки в 1976 году, никогда ранее не показывались. Они хранились в Греции у дочери коллекционера Натальи Костаки, которая лично пыталась их отреставрировать. Эта премьера не только в количественном, но и в качественном измерении – едва ли не впервые так полно представлены ранние зверевские работы (1950-е годы), и особенно абстракции в духе супрематизма. Во-вторых, это не галерейная, а именно музейная экспозиция – ни один лист не продается, семья ревностно хранит целостность собрания. На фоне бесконечных рыночных спекуляций вокруг картин «русского экспрессиониста» этот жест дорогого стоит. И, в-третьих, проект может стать закладным камнем для открытия музея Зверева в Москве. Как раз сейчас силами коллекционера Натальи Опалевой полным ходом ведутся работы по поиску места.

Когда видишь, сколько сил и средств потрачено на подготовку и дизайн экспозиции, а потом замечаешь сроки выставки (не более двух недель), поневоле дивишься чисто русской расточительности. Расточительности на таланты и открытия. В другое время в другой стране этому проекту отдали бы лучшие музейные залы на месяцы, если не годы. Впрочем, главному идеологу и куратору «Зверева в огне» Полине Лобачевской не привыкать к быстрой смене ритмов. Она уже устраивала зверевские выставки в Третьяковке и в залах «Домика Чехова», и всякий раз это была попытка взглянуть на художника не банально, в новых ракурсах, стряхнуть с него антикварную пыль и налет желтизны (бесконечные инсинуации насчет его пьянства и халтуры).

Но, наверное, впервые с такой ясностью и силой прозвучала заветная мысль куратора: Зверев – художник невероятно актуальный, современный, многогранный и до конца далеко не открытый.

Дизайн экспозиции подчеркнуто технологичный и футуристский. Самый эффектный – «Огненный зал», где показан главный корпус сохранившейся графики. Зритель проходит по красному ковру сквозь темные ряды стеклянных витрин, где словно голограммы светятся обожженные листы. На экране те же самые вещи всплывают в немыслимо огромных масштабах, где видна каждая точка и штрих. Даже Рембрандта так бережно и с таким пиететом не показывают. Второй, погруженный во тьму зал – «Кинозал» – представляет гениальные зверевские автопортреты и фильмы с воспоминаниями о художнике. Посредине – светлая комната с картинами из частных собраний, так или иначе связанных с семьей Костаки. Никакого советского историзма, эклектики, салонной мишуры – Зверев идет как европейский художник (не случайно его чрезвычайно высоко ценил Пикассо), каждый штрих которого, по выражению Фалька, драгоценен сам по себе.

Редкое по красоте (обожженные края становятся еще одним концептуальным дополнением к рисункам) и значимости зрелище.

Наталья КОСТАКИ, дочь коллекционера Георгия Костаки, привезшая на выставку работы Анатолия Зверева: