Мой друг Лев Додин

Объемные интервью, вбирающие «жизнь и судьбу», получаются, либо когда впервые знакомишься с интервьюируемым, и тебе все интересно, либо когда знаешь собеседника хорошо и долго. Разговор на четыре вечера Анатолия Смелянского с Львом Додиным – беседа двух людей, не просто связанных многолетней дружбой, но беседа сверстников, связанных общей исторической судьбой. «Мне семьдесят исполнилось полгода назад, твой юбилей сейчас. Нас же вообще не должно было быть! Кто же рожает во время большой войны!» – обратится Смелянский к Додину. Мальчики и девочки, родившиеся под знаком войны, беды и победы, оказались одним из самых счастливых поколений нашей страны в ХХ веке.

Парадигма «место – время» для художника часто оказывается более важной, чем влияния семейные и дружеские, образ жизни и перипетии судьбы. Разреженный воздух трагедии живет в легких Льва Додина, которого часто называют режиссером-философом (позиция в мире, сосредоточенном на комфорте и скорости, прямо скажем, уязвимая и раздражающая). Как определяет он сам: «Если говорить о жанре, то я скорее философ, размышляющий главным образом о себе, о своем понимании добра и зла, о том, что справедливо и что нравственно, а что подло и жестоко. Но поскольку я театральный режиссер, то эти свои размышления я воплощаю в ткани спектаклей».

Театр – место и ткань его философии. Строящийся им всю жизнь Малый Драматический театр – ее практическое осуществление. Малый Драматический театр – воплощение философской утопии Льва Додина. Театр – его крепость, куда впускаются только избранные (надо ли подчеркивать, что допускаются избранные им и только им). Театр – остров блаженных, отделенный от всего мира незримой, но ощутимой чертой. Театр – скит и театр – корабль, который плывет к цели, ведомой только его капитану. Театр – художественное произведение, где Додин – сам одновременно демиург и персонаж, и один из голосов в хоре.

Вставки-беседы Анатолия Смелянского с актерами МДТ– Петром Семаком, Сергеем Курышевым, Игорем Ивановым, Ириной Тычининой, Ксенией Раппопорт, Елизаветой Боярской, Данилой Козловским, с художником Эдуардом Кочергиным, с педагогом театра по сценречи Валерием Галендеевым – раскрывают самочувствие и отношение людей, попавших в этот непрерывный мыслительный поток. «Он же все время думает!!!» – выдохнет Ксения Раппопорт, ставшая, как и остальные причастные, соучастницей и свидетельницей творческого процесса, не признающего никаких границ.

Повышенный интерес к метафизике бессмертия, – если можно так выразиться, – определил чрезвычайно своеобразные личные отношения с категорией времени. В его театре репетируют годами, а спектакли живут десятилетия. Здесь переваливший 50-летний юбилей актер играет 16-летнего мальчика. Здесь всегда ставят планку выше человеческих сил – и самое потрясающее, что иногда ее преодолевают!

«Человек может куда больше, чем ему кажется. Просто не надо останавливаться» – это кредо мастера, которое впитывают его ученики.

На протяжении четырех вечеров нам рассказывали сагу о создании вершинных спектаклей, во многом определивших пути и направления театра XXI века. Но главная тема передачи – отнюдь не летопись побед, но искренняя попытка интервьюера понять, что же питает все эти годы «энергию заблуждения»? Что снова и снова заставляет входить в репетиционный зал? Что помогает идти своим путем, не обращая внимания ни на нападки ненавистников, ни на обольщения поклонников? Что делает Малый Драматический театр тем особым и отдельным местом, в котором живет ощущение осмысленности дела, осмысленности собственного существования. Где есть тот свет общей миссии, который важнее любых отдельных успехов и неудач.

Погодок Льва Додина Иосиф Бродский в свой нобелевской речи говорил о том, что его поколение – «поколение, родившееся именно тогда, когда крематории Аушвица работали на полную мощность, когда Сталин пребывал в зените своей богоподобной, абсолютной, самой природой, казалось, санкционированной власти, явилось в мир, судя по всему, чтобы продолжить то, что теоретически должно было прерваться в этих крематориях и общих могилах сталинского архипелага. Тот факт, что не все прервалось – по крайней мере, в России, – есть в немалой мере заслуга моего поколения, и я горд своей к нему принадлежностью».

…Беседа оборвалась на полуслове: вмешался инфаркт. И в самые тяжелые дни, когда весь театр замер в напряженном ожидании и оставалось только уповать на чудо и врачей, Анатолий Смелянский вдруг по-новому ощутил это разлитое в воздухе МДТ авторское присутствие, вибрации долгой мысли, упрямую волю давнего друга. И над и помимо всей тоски и нежности – чувство сопричастности к большому делу, чье существование держит и хранит наш театральный мир.