Александр Домогаров

– Александр, последний раз в театре вы сыграли Сирано де Бержерака в 2001 году. Прошло четыре года, прежде чем вы взялись за новую роль. Вы работаете только с Хомским и только в Театре им. Моссовета? Кто виноват в этом простое?

– Я сам. Обычно мы с Павлом Иосифовичем долго думаем, прежде чем принять решение. Я делаю это по определенным причинам: надо быть готовым к работе и физически, и психологически. Поэтому у меня и нет проходных ролей, для меня это очень важно.

– Многие ваши коллеги-артисты играют в антрепризах или на сценах других театров. Почему вы не ищете других возможностей для реализации?

– Почему не ищу? У нас бывали всякие разовые опыты. Но в родных стенах работать лучше.

– Стивенсон в своей фантастической повести «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» описывает научный опыт, который испортил герою жизнь. Но в вашем спектакле почему-то создается мистическая атмосфера.

– Я не согласен с вами. Новелла Стивенсона – не просто описание научного опыта. Это замечательное философское эссе на тему, что есть добро и что есть зло. Что первично, а что вторично. У Набокова есть замечательная лекция о зарубежной литературе (он читал ее в Америке). Говоря о Стивенсоне, Набоков делал гениальные наблюдения насчет Джекила и Хайда. Например, «джекил» в переводе со старошотландского – это «леденящий», «ледяной». А «хайд» – это «убежище», «гавань». Речь ведь идет о том, как человек, существовавший внутри, постепенно поглощает того, что снаружи. Не случайно в спектакле возникает мистическая атмосфера. Здесь действительно есть что сыграть.

– Вы играете доктора Джекила как воплощение добра и мистера Хайда как воплощение зла. Что труднее играть – добро или зло?

– Зло всегда более многогранно. Оно более объемное, более завораживающее. Добро – мягкое, прямолинейное. Поэтому зло играть интереснее. Вырвавшись на свободу, оно существует во множестве ипостасей. Хайд меняется в каждой сцене. Он все время разный: может быть и женщиной, и мужчиной, священником и офицером. Маленьким и противненьким или сильным и страшным. Нет ни одной сцены, где Хайд повторяется. Неизменным остается лишь момент перехода, перерождения. Он все время проходит практически одинаково. В остальных моментах Хайд – как кусочек пластилина, который сегодня вытянулся, а завтра – свернулся в шарик, потом в кубик. Меняется не только его внешний вид, но и характер. В повести у Стивенсона зло меленькое. Хайд похож на обезьянку, с него свисают штаны… Но зло может быть и огромным, и сильным, и потрясающим, и величественным.

– ...и добру с ним не справиться?

– Мы отвечаем на этот вопрос так: если выпускаешь джинна из бутылки, невозможно затолкать его обратно. Он неуправляем. В оригинальном тексте мюзикла противостояние двух ипостасей в одном человеке заканчивается криком Джекила: «Нет, нет, никогда!» Джекил борется. В нашем варианте его последняя фраза: «Будь ты проклят, Хайд!»

– Какую сцену спектакля вам сложнее всего играть?

– Финальную, когда доктор Джекил и мистер Хайд, находясь в одном человеке, борются друг с другом. Нельзя сказать, что сыграть эту роль мне помогло что-то определенное. Отчасти это всегда происходит интуитивно: тебя повело, ты сделал то, что в этот момент показалось верным, а потом оказывается, что интуитивно сделал правильный выбор.

– «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» первый в вашей жизни мюзикл?

– Да. Я впервые столкнулся с музыкальным жанром. Это была колоссальная работа. Для нее даже не подходит определение «колоссальная». Чего только не происходило за полтора года, пока мы репетировали этот спектакль. Сколько было вложено сил, сколько нам пришлось вытерпеть... Нависали организационные проблемы, проблемы с аранжировками, с переводами и переводчиками, технические проблемы (они были вплоть до дня премьеры). Мы переделывали фонограмму (хотелось, чтобы музыка не устарела, мы все-таки живем в 2005 году). Последние полгода, когда начался выпуск спектакля, потребовали колоссального физического и психологического напряжения. Такого выпуска спектакля у меня еще не было. Да и не только у меня. Было тяжело всем, начиная от руководства театра и заканчивая работниками сцены. Если бы вы на секунду заглянули за кулисы, когда идет спектакль, и увидели, что там творится! Я еще ни разу не видел, чтобы за кулисами было столько народу. Все время что-то выносят, уносят, гримеры кто-то вытирают, что-то приклеивают… Операторы, которые недавно снимали за кулисами, просто не понимали, куда им бежать и в какую сторону поворачивать камеру.

– Вы ведь раньше никогда не пели на сцене?

– В спектакле сложнейший музыкальный материал. Это очень красивая музыка. Такой синтез симфонической музыки и рока. Есть шлягеры – думаю, это заметно по реакции зала. Но музыка очень сложная: услышав мелодию один раз, вы не сможете ее повторить.

– Когда теперь от вас ждать новой театральной премьеры?

– Годика через три.

Справка «НИ»

Александр ДОМОГАРОВ родился 12 июля 1963 года в Москве. В 1984 году окончил театральное училище имени М. С. Щепкина (мастерская Виктора Коршунова). Работал в Малом театре, в Театре Советской армии (ныне – Театр Российской армии), а с 1995 года – в труппе Театра им. Моссовета. Также занят в антрепризных постановках и играет заглавные роли в спектаклях «Нижинский, сумасшедший божий клоун» в Театре на Малой Бронной и «Макбет» в Краковском театре «Богателла» (причем на польском языке). За роль Вацлава Нижинского награжден премией Фонда Дягилева при ЮНЕСКО. С 1984 года Александр Домогаров сыграл почти в 30 кинокартинах. Снимался в Польше у Ежи Гофмана в фильме «Огнем и мечом» и в Швеции – в картине «Ныряльщик». Наибольшую популярность ему принесли работы в телесериалах «Королева Марго», «Графиня де Монсоро», «Бандитский Петербург» и «Марш Турецкого». Сейчас снимается в телесериале «Узкий мост» и у режиссера Николая Лебедева в фильме «Волкодав из рода Серых псов». На телевидении ведет передачу «Только для мужчин».