«Что мир весь рядом с ним…»

Не знаю, вспоминал ли Дмитрий Крымов, начав работу над «Поздней любовью», исторический призыв наркома просвещения Луначарского: «Назад к Островскому». Но поворот к новым для себя и своего театра задачам и формам был осуществлен достаточно крутой. Режиссер-художник, практически всегда работавший вне и помимо любого авторского текста, вдруг главной задачей постановки провозглашает сохранение практически всех «авторских бук-фф», как бы много их ни было.

Можно сказать, что текст Островского стал одним из главных действующих лиц. Строчки бегут по экрану, пока Маргаритов (Алина Ходжеванова) в бессильном гневе может извлечь из себя только междометия. Речитативом выводит свои инвективы против гуляки-сына Фелицата Антоновна Шаблова (Евгений Старцев). А Людмила (Мария Смольникова) слушает наставления отца в магнитофонной записи. Магнитофон сбоит, звук плывет. Николай Шаблов (Александр Кузнецов) аккуратно рвет заедающую ленту и склеивает наставления скотчем…

Текст Островского, надо отметить, за внимание платит сторицей, и зал не раз радуется не только остроумным режиссерским находкам и актерской веселой отваге, но и самоцветным фразам драматурга: «Я из двух зол всегда выбираю то, которое приятнее» или «К зиме добрые люди занимают, а ты плати»…

Студенты четвертого курса ГИТИСа (мастерская Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова) азартно обостряют и гиперболизируют предложенные драматургом обстоятельства. Если мать ругает сына, то уж встряхивает его, как старый халат, и поднимает на сильных руках над головой. Если Варвара Лебедкина (Константин Муханов) ведет с адвокатом борьбу за документ, то с применением всех разрешенных и запрещенных бойцовских приемов. В ход идет даже разбитая лампочка, которой действуют как электрошокером (в зале отчетливо пахнет паленым)… А игра в мяч между азартной Шабловой и ее непутевым сыном Дормидонтом, изумительно пластично сыгранным Андреем Михалевым, превращается в каскад гимнастических трюков.

Остроты добавляет и то, что в возрастных характерных ролях стариков заняты хрупкие эльфы-студентки, а энергичных женщин играют гренадеры-студенты, щедро использующие толщинки, парики и накладные ресницы.

Вся исчезнувшая театральная бутафория смотрится и смешно, и стильно на фоне белых стен Манежа, лишь кое-где разрисованных чем-то вроде клякс (художники – студенты с того же гитисовского курса Анна Кострикова и Александр Барменков). Реквизита немного, но каждый стул играет с отдачей циркового снаряда. Развешенные театральные прожектора кружатся в такт танцу героев. А накладные черные брови героини (куда там Гюльчатай!) трепещут бабочками, реагируя на малейший нюанс разговора.

С удовольствием играя во все приметы «старого театра Островского», Дмитрий Крымов и его актеры поразительно чутки к любым душевным движениям героев. Изогнутая проволочка чувств, которую Анатолий Эфрос считал главной составляющей сценического действия, здесь ни разу не рвется и не провисает.

Людмила – девушка-душа, смешно семенящая, наивно округляющая рот, как младенец, кажется прозрачной в каждом своем поступке и порыве. Она так бесхитростно, так открыто, так беззащитно любит, так откровенно готова пожертвовать всем – и последними деньгами, и надеждой на обеспеченную жизнь. Мария Смольникова – Людмила Маргаритова стала центром и главным открытием этого богатого актерскими удачами спектакля.

Дмитрию Крымову удалось соединить театральность выразительных средств и серьезность замысла, постоянно блуждающий по залу смех и неожиданные слезы на глазах в финале, верность автору и свободу сценического существования, наконец, импровизационную свободу и кружевную выделанность каждого эпизода.

«О-й. Поздняя любовь» – стучим по дереву – начинает новую и неожиданную страницу театра Дмитрия Крымова. И хочется верить, что вопреки пословице эта ласточка «делает весну»…