Режиссер Иосиф Райхельгауз

– Первые возмущения принятым законом ваши коллеги выразили еще на минувшей неделе. На ваш взгляд, действительно ли этот закон несет угрозу государственным театрам?

– Однозначно ответить не могу. Чтобы быть предметным, нужно понимать и дух и букву того закона, который мои коллеги вчера обсуждали в СТД. Но есть одна главная проблема: культура в этом законе названа услугой. И это, на мой взгляд, в корне неправильно, потому что культуру относить к сфере услуг категорически нельзя. Услугой является парк культуры и отдыха, качели и карусели. А культура – это функция, такая же, как образование. Вторая проблема заключается в том, что разработчики закона привлекли к участию так называемых «витринных» специалистов – наиболее публичных деятелей культуры. Однако не предоставили слово тем самым практикам на местах – например, руководителям региональных театров, – которым придется воплощать этот закон в жизнь. Мне кажется, это нужно было сделать в первую очередь, поскольку они ежедневно работают со зрителем, знают, что такое жизнь театра в провинции…

– Вы не принимали участия в заседании СТД?

– Нет, потому что был на гастролях. СТД, безусловно, замечательная, уважаемая организация. Но это не последняя инстанция, которая может воздействовать на подобный закон. Здесь нужны иные меры.

– В таком случае в чем видите выход лично вы?

– Сейчас директора московских театров организовали профессиональную гильдию (подчеркну, что это некоммерческая организация). Функция и задача гильдии как раз состоит в том, чтобы и нас слушали при формировании подобных законов и при этом относились к нам как к юридическому лицу.

– А что лично вас не устраивает в этом законе?

– Нам говорят, что культура должна быть самоокупаемой, но мне кажется, что тем самым идет подмена понятий. С одной стороны, нам приводят пример, скажем, американской Non-profi organisation. Такая организация, занимаясь коммерческой деятельностью и зарабатывая на содержание своих культурных учреждений, освобождена от целого ряда налогов. Кроме того, эта организация получает помощь от частных лиц. В итоге в США помогать этим неприбыльным организациям получается выгодно. Non-profi organisation могут существовать без помощи государства, но им дают возможность зарабатывать. И подобная помощь, как я уже сказал, приветствуется. А у нас что получается? Группа товарищей в Департаменте культуры считает, во что обходится государству один зритель и как сократить количество театров, чтобы в итоге был выше доход. Но это игра в одни ворота. Экономисты считают, что театры должны быть самоокупаемыми; деятели культуры, которые ничего не понимают в экономике, начинают генерировать какие-то свои предложения в этот закон. А спросить у менеджеров, которые по долгу службы обязаны понимать и то и другое, никто не догадывается. Поэтому и задача новой гильдии должна заключаться как в защите самих менеджеров от произвола (это профсоюзная функция), так и в обсуждении и создании подобных законов. Гильдия первая должна сообщать разработчикам закона о тех проблемах, которые могут возникнуть.

– И все же какие, на ваш взгляд, могут возникнуть проблемы в связи с новым законом?

– Пока забегать вперед рано. Для начала нужно понять, что именно имел в виду составитель, какие на местах будут написаны соответствующие пояснения, какое у этого всего будет правоприменение. И, конечно, здесь главный вопрос: как эти благие намерения будут воплощаться? Пока из практики известно, что предыдущие попытки перевести бюджетные организации на коммерческие рельсы не всегда были успешны. Например, большие и популярные театры, такие как «Ленком», говорят, что да, мы согласны быть самоокупаемыми. Однако это не значит, что эту же схему можно перенести, скажем, на владимирский театр. Он гораздо меньше, он предполагает другие условия существования, у него другой целевой зритель. По аналогии невозможно провести реформу и в нашей «Школе современной пьесы». У нас совершенно особый зритель, другая целевая аудитория. А если избавиться от подобных театров, то в России успешной останется только антреприза, чтобы зритель только смеялся и не думал. И в этом смысле культура действительно предстанет как сфера услуг. В общем, проблем здесь много, я предлагаю вернуться к разговору, когда что-то прояснится.

– Мы заговорили об особой специфике вашего театра. Как раз в эти дни у вас проходят творческие вечера артистов и бардов, а начался фестиваль со дня памяти Булата Окуджавы…

– Причем я подчеркну, что этот фестиваль стал нашей традицией. Так случилось, что в последние годы жизни Булата Шалвовича именно здесь проходили его вечера. Здесь он читал свои стихи, пел свои песни, здесь собирались его друзья. Поэтому и фестиваль наш называется «И друзей созову…». Многие из тех, кто в этом году принимает участие в концертах, поздравляли его в 1994 году с семидесятилетием. Ведь именно здесь он отмечал этот юбилейный вечер. Он тогда сидел в ложе, а на сцену выходили Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Кобзон, Никулин, Шевчук, Макаревич… Когда Булата Шалвовича не стало, то мы в его день рождения, счастливо совпавший с Днем Победы, стали проводить фестиваль в его честь. И будем отмечать этот день столько, сколько будем жить и работать.

– В вашей семье есть фронтовики?

– Мой отец – герой войны, дважды кавалер ордена Славы, награжден орденом боевого Красного Знамени. У него было очень много наград. К сожалению, он умер несколько лет назад. Во время войны он был механиком, водителем танка. А еще мой отец был чемпионом Вооруженных сил по мотогонкам! Он часто говорил: «Как я хочу попасть в Берлин, ведь я расписался на рейхстаге!» И когда я стал ездить с гастролями в Германию, он просил меня найти там его фамилию. Я про себя улыбался и думал, что это невозможно, ведь прошли десятилетия! Но тем не менее я ходил к рейхстагу рассматривал эти надписи. А недавно мне подсказали, что много надписей было сделано не снаружи, а внутри здания бундестага. Их там сохраняют и называют – «граффити русских солдат». В этом году нам с сестрой удалось туда попасть вместе с группой немецких журналистов. И вдруг моя сестра увидела фамилию «Райхельгауз». Я не поверил своим глазам! И хотя буква «Р» почти стерта, тем не менее фамилия написана папиным почерком. Я надпись сфотографировал, а вернувшись, показал снимок маме. Она тоже сразу узнала почерк отца. И произошло это буквально в канун 65-летия Победы.

– Как вам удается все успевать: и путешествовать, и писать книги, и ставить спектакли по всему миру, и преподавать?

– Просто все делаю одновременно. Рано встаю и поздно ложусь. Вчера, например, из театра вышел в два часа ночи и домой за город приехал около трех. А сегодня в восемь утра я умывался и уже вел переговоры с Чикаго насчет постановки спектакля.

– Недавно у вас прошла премьера спектакля «Русское горе», в котором от канонической пьесы Грибоедова мало что осталось. Кроме того, чеховских «Чаек» у вас три варианта.

– Это же игра с великими классиками. И авторы там не Чехов и не Грибоедов, там авторы – Сергей Никитин, Вадим Жук и, простите за нескромность, я. А что касается современной пьесы, то в этом году мы выпустили пять премьер. Из них только одна – игра с Грибоедовым. Остальное – это пьесы, написанные только что. «Дом» Гришковца написан для нас, «Проститут(ка)» по рассказу Михаила Барщевского, пьеса белорусского автора Пришко «Поле», занявшая первое место на ежегодном конкурсе современной драматургии.

– Вы говорите о конкурсе «Действующие лица»?

– Да, это самый крупный в России конкурс современной драматургии. Принять участие в нем может человек из любой точки земного шара, если он пишет по-русски. Жюри у нас очень серьезное, его возглавляли в разные годы Юрский, Табаков, Волчек, Фоменко... На конкурс приходит до пятисот пьес в год, и мы подробно их читаем. Победившие авторы получают не только премии, но и возможность постановки своих пьес. После последнего конкурса уже ставятся спектакли во Владимире, в Томске и в Хабаровске. Потому что параллельно у нас проходит фестиваль «Класс молодой режиссуры», где молодые режиссеры тут же предъявляют фрагменты конкурсных пьес. К нам приезжают директора и худруки провинциальных театров, смотрят эти показы и приглашают к себе в театр сразу режиссера с пьесой. Например, мою нынешнюю студентку 4-го курса Ольгу Смирнову, пригласили поставить пьесу во Владимире. И вот представьте, что будет, если новый закон поставит под угрозу существования и театр, и конкурс.

Реплики, прозвучавшие на заседании Союза театральных деятелей