Небо, девушка, самолет

Феномен Дейнеки пытаются объяснить до сих пор. Как такое было возможно, что в сталинское время создавались невероятно модернистские вещи? Картины с ощущением абсолютной свободы – как по мотивам (масса обнаженных тел), так и по приемам (недописанный пейзаж, примитивистские физиономии). Можно, конечно, кое-что оправдать чистой инерцией. Художник прошел авангардную школу 1920-х, ощущал свою причастность к новым стандартам пропаганды, создавая острые типажи для журнала с красноречивым названием «Безбожник у станка». Он управлял массами, потоками и колоннами – времени на рефлексию не оставалось. Здесь играли роль и чисто личные качества – оптимизм, колоссальное трудолюбие и смелость. Поэтому с наступлением махрового соцреализма «перенастроить» Дейнеку на песнь вождю не получилось. Он оставался официально адаптированным авангардистом. И здесь, конечно, пригодились бы параллели с другими мировыми коммунистами-модернистами (типа Сикейроса). Но устроители шоу решили не размениваться на посторонних.

Впрочем, и это не объясняет, как, допустим, в 1943 году было возможным появление и признание полотна «Сбитый ас»: трагической песни о летчике, несущемся головой вниз на железные балки противотанковых ежей? Все было бы в рамках идеологии, если бы не фашистская форма солдата. Какие чувства, кроме ненависти, можно было испытывать к сбитым фашистам? Дейнека с его совершенным чувством формы все оттенки безобразного и низменного мог передать одним взмахом кисти (стоит посмотреть на его попов из «Безбожника»). Но здесь ни доли злорадства. Могла ли эта картина смотреться иначе, чем реквием по всем погибшим? Стоит еще раз напомнить дату – не «оттепельные» 1960-е, поднявшие гуманизм на щит, а именно страшный пик войны.

Между тем знаковыми вещами (как ни старались кураторы от них отойти) остаются счастливые «летуны» – фигуры, зависшие над землей или в снежной белизне. Будь это феерические лыжники, баскетболисты в прыжке или знаменитый вратарь, движущийся вопреки всем законам гравитации. Страсть Дейнеки к спорту в экспозиции очевидна. В конце концов, ее открывает плакатный образ физкультурницы с призывом: «Работать, строить и не ныть!» (спортсменом можешь ты не быть, но физкультурником обязан).

На каких-то этапах спорт был единственной возможностью показать то, в чем Дейнека был непревзойденный мастер – выразительность тел. На одном только этом моменте Третьяковка могла бы закрутить лихую интригу – художник во многом определил советский эротический идеал. Той же парковой «Девушки с веслом». Дейнековская телесность выводит к разговору о фотографии начала ХХ века (судя по картине «После боя», художник не брезговал откровенно перерисовывать фотообразы – в данном случае «Душ» Бориса Игнатовича) и судьбе живописи конца столетия («развороченные» тела Бэкона).

Но и здесь кураторы вопреки призыву поддались ханжеству и лени. Они вдруг решили обратить внимание на откровенно слабые пейзажи и вторичные лирические работы. Плюс вещи из запасников. Главное – не слишком откровенные груди и спины. Так и завис Дейнека подобно своим героям где-то в безвоздушном пространстве между прошлым и будущим.