Владимир Крайнев

– Владимир Всеволодович, говорят, еще совсем недавно фестиваль в честь вашего 60-летия был под угрозой срыва...

– Это из-за моей операции на легких. Что же до моих выступлений в Москве, еще до того, как я в Германии слег в больницу, всем говорил, что приеду в любом случае, что буду играть во что бы то ни стало. Слава Богу, я жив... здоров относительно, зато энергии мне не занимать, а значит, играть буду.

– Операция была наверняка серьезна...

– Да. Операция действительно была очень тяжелая: полостная... Просто надо было меньше курить. Получается, что всегда и во всем я пытаюсь достичь своей фамилии – довести все до крайности.

– Что вы имеете в виду под крайностями?

– Ну, в крайностях меня обвиняли за мои интерпретации классики. Моя работоспособность часто тоже доходит до крайности. Бывали сезоны, когда с сентября по июнь играл 130 концертов. Это гигантское количество. Всегда пытался что-то сделать необычное. К примеру, в четырех городах Советского Союза играл цикл, составленный из всех концертов Моцарта. Я и моих несчастных учеников пытаюсь довести до крайности – до пика их способности и возможности. Так что со мною им нелегко.

– Вы уже давно живете и преподаете в Ганновере. С чем был связан ваш отъезд из страны в начале 90-х?

– Если меня не доводят до фамилии, то я стараюсь ситуаций до крайностей не доводить. А если без шуток, то в 91-м году здесь было ощущение катастрофы. Процветал бандитизм. Просто физически было страшно. У нас входную дверь изрезали, написали: «вон отсюда». В подъезде, где жила мама, где жил мой тесть, Анатолий Владимирович Тарасов, одну из дверей просто подожгли. Народ абсолютно озверел. В 1993 году вылилось это озверение в парламентский кризис – ну полная дестабилизация... За работу в консерватории я получал тогда зарплату в 62 рубля. Это была насмешка. Естественно, я просил переводить эти деньги на счет буфета студенческого общежития, чтобы студентам было хоть немного полегче. В 1994 году, после отъезда, я смог создать свой фонд помощи юным пианистам. Если бы остался здесь в качестве профессора Московской консерватории, то нужно было бы создавать фонд помощи Крайневу. Нет ничего удивительного, что вся наша профессура до сих пор подрабатывает за рубежом. Достаточно сказать, что поручение президента страны выдать 48 тысяч зарплаты профессорам ведущих двух консерваторий – Москвы и Ленинграда – до сих пор не выполнено. Это смешно, трагически смешно. Потому что национальная идея России как была, так и остается пока единственной – это наша культура, культурное достояние России. Президент у нас очень спортивный, и, наверное, я его понимаю когда он пропагандирует спорт, – у меня ведь спортивная семья. И все-таки, к моему величайшему сожалению, к примеру, имя Анатолия Владимировича Тарасова – родоначальника выдающегося советского хоккея, уже через какое-то время не будут помнить во всем мире так, как помнят до сих пор Чайковского, Пушкина, Достоевского, Кандинского, Малевича. Все-таки искусство – самая большая гордость России, именно оно останется на века. И сейчас оно нуждается в поддержке.

– Наверняка с вашей супругой Татьяной Тарасовой – знаменитым тренером по фигурному катанию – часто спорите на эту тему?

– Нет. Я с ней вообще не спорю. Каждый в нашей семье занимается своим делом. Но Таня-то как раз тоже очень связана с культурой. Весь ее спорт построен на музыке, поэзии, живописи.

– Как и вы, она тоже до сих пор боится возвращаться в Россию?

– Нет. Мы не боимся приезжать в Россию. Мы часто здесь бываем. У меня свой абонемент выступлений в Московской филармонии. К тому же выступаю во многих городах России, бываю на Украине – там под патронажем Кучмы ежегодно проходит конкурс пианистов моего имени. У меня очень много обязательств перед бывшим Советским Союзом. И в Казахстане я проводил много времени: мастер-классы, гастроли. Нет, я ничего не боюсь, но материально жить лучше пока там.

– Насколько я знаю, в 90-х годах многие профессора консерватории покинули Россию...

– Ну нет, в основном не покинули, потому что уже слишком пожилые были. Мне было 48, когда уехал. Из профессуры самый молодой был. Другое дело, что многие работали не только в России. Потому что кушать надо, кормить семью, никуда ж ты не денешься, мы же все живые существа, все хотят жить, и жить хорошо.

– Неужели в консерватории ничего не переменилось?

– Пока радикальных перемен к лучшему я не вижу. Как и раньше, культура финансируется по остаточному принципу. Поэтому и музыкальная культура вся стоит. Как многие, я робко надеюсь на перемены в связи с водружением этой новой пирамиды министерств. Но я не понимаю, что может сделать министр культуры и информации Александр Сергеевич Соколов. Пирамида же гигантская, и у меня такое ощущение, что сейчас опять никто не будет ни за что отвечать, Швыдкой будет кивать на Соколова, Соколов кивать на Швыдкого.

– Кстати, вам приходилось работать с Соколовым, что вы о нем думаете?

– Во-первых, он музыкант, и очень крупный музыкант, теоретик. Во-вторых, он крепкий хозяйственник...

– Кстати, он не предлагал вам вернуться?

– Я с ним виделся не так давно, он как раз был в Испании, когда мои дети из фонда там выступали. У нас был разговор на эту тему. Он спросил: «Когда вы вернетесь в Россию?». «Александр Сергеевич, – я ему говорю, – какую вы можете мне предложить зарплату?» Он ответил. Но я в Германии даже в неделю получаю больше...

– Вы поддерживаете его высказывание о том, что надо рушить кривые зеркала журналистов, которые добились, чтобы Ростропович покинул Россию?

– Цензор нужен, но он должен находиться внутри журналиста. Любой журналист должен понимать, что и о ком он пишет. Ростропович – это достояние мира. Безусловно, он болезненно воспримет критику, как любой талантливейший человек. Но она же теперь стала безумно грязна, недоброжелательна и груба. Не только Ростропович, но и, к примеру, Владимир Спиваков терпит подобные плевки в лицо. Впрочем, лично меня критика вообще не интересует, потому что никто лучше меня не знает и не понимает, что я могу делать, как я играю и что я играю. Но, кстати, недавно смотрел 12-серийный фильм о конкурсе Чайковского и был возмущен, как некий молодой телеведущий рассказывал историю конкурса, как бы похлопывая по плечу Гилельса, Ойстраха и Ростроповича. Кто ты такой, что имеешь право в такой небрежно-снисходительно-покровительственной манере говорить о гениях русского искусства?!

– Кстати, по поводу конкурса Чайковского, по-моему, чуть ли не тот же Соколов как-то говорил, что конкурс переживает не лучшие времена, что он деградирует. Каково ваше мнение?

– Ну, я не думаю, что эти слова относились к последнему конкурсу. Уровень был очень высок, другое дело, что не было ярчайших личностей. Предыдущим конкурсом народ был страшно напуган. Я возглавлял тогда жюри пианистов. Была скандальная ситуация после первого тура. Были попытки нажать на жюри. Пытались подействовать на жюри и на меня через моих учеников. Я сказал, что этим местом не дорожу и не собираюсь терять доброе имя из-за конкурса Чайковского... И тем не менее я думаю, что этот конкурс необходим и у него хорошее будущее.

– Откуда такая уверенность?

– Это единственный конкурс в России, которым мы хвастаемся на весь мир. Московский кинофестиваль, к примеру, как Никита Сергеевич Михалков ни пыжится, не сравнится с Каннами и Венецией. А такого конкурса, как конкурс Чайковского, нигде нет. Это гордость страны.

– В позапрошлом веке рояль был королем инструментов. Не боитесь, что в веке нынешнем о нем позабудут?

– Нет. Разумеется, появилась электронная музыка. Рок и поп-музыка заполонили все. Но это абсолютно разные вещи. Это легкие жанры. Серьезная симфоническая и фортепьянная музыка, думаю, будет востребована всегда.

Справка «НИ»

Владимир КРАЙНЕВ родился в 1944 г. в Красноярске. В 1951 г. поступил в Харьковскую среднюю специальную музыкальную школу. Уже в семь лет он играл с оркестром концерты Гайдна и Бетховена. С 1959 до 1962 г. учился в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории у Анаиды Сумбатян. В 1962 г. поступил в Московскую консерваторию в класс Генриха Нейгауза. В 1963 г. получил вторую премию на Международном конкурсе в Лидсе (Англия), в 1964 г. – первую премию в Лиссабоне (Португалия) на конкурсе им. Виана да Мота. Первый сольный концерт дал в Большом зале Московской консерватории в мае 1964 г. В 1970 г. Владимир Крайнев стал одним из победителей на 4-м Международном конкурсе им. П.И.Чайковского (разделил первую премию с английским пианистом Джоном Лиллом). В 1986 г. Крайнев стал лауреатом Государственной премии. В 1990-м получил звание Народного артиста СССР.